Климент еще находился на «сортире», когда к железным облупленным воротам на КПП подъехал заляпанный грязью трофейный «виллис» и два лейтенанта-энкавэдэшника забрали мордатого коменданта, несмотря на былую его всемогущественность. Прихватили и обоих писарей с военврачом.

Через трое суток Клим Ворошилов оказался в саперном батальоне. На сборном пункте во время опроса он сказал, что знаком с путейским делом.

Услышав о кружке Осоавиахима, пожилой командир заверил:

– Успеешь еще настреляться, сынок. Саперы нам тоже нужны. Чтобы успешно наступать, а теперь не сорок первый, теперь только вперед на запад, нужны добротные и надежные переправы. Одной сноровки мало, нужна и грамотность. Так что ступай покуда в саперы. Вот тебе предписание…

На попутной машине добрался он и еще двое бойцов, постарше возрастом, до места назначения.

– Топор в руках умеете держать? – строго спросил командир батальона, высокий худощавый старший лейтенант неопределенного возраста. На носу поблескивало пенсне. Над тугим воротником гимнастерки выпирал острый кадык.

– Деревенские мы, – пояснили новенькие и по команде комбата отправились вставать на котловое довольствие. В расположении досыта наелись пшенной каши, заправленной мясными консервами. Старшина выдал на троих иголку и моток черных ниток.

– Чинитесь, оборванцы.

На следующий день саперы получили приказ: навести мост через местную речку. До нее около трех-четырех километров от расположения батальона. Речка неширокая. О таких обычно говорят – переплюнуть можно. Однако глубокая. Бойцы купались. Дно илистое, закоряженное топляком. Для танков – серьезная преграда.

Негромко переговариваясь, саперы рубили опоры и настил. Спрыгнув в холодную пенистую воду, крепили сваи, наводили бревна, стелили доски. Над речкой слышался перестук топоров. Вжикали туды-сюды пилы-двуручки, вгрызаясь зубьями в подмокшую древесину.

На гребне соседней балки расположились наблюдатели.

Климент работал на пару с белобрысым солдатом. Сдвинув пилотку на затылок, тот ловко орудовал плотницким инструментом, вгоняя в дерево острые клинья. Познакомились. Напарник родом из Новгорода. Он не понял толком, где находится край за Байкалом, откуда прибыл на войну этот молоденький парнишка с такой знаменитой на всю страну фамилией.

О фамилии сослуживца напарник узнал, когда старшина днем раньше окликнул:

– Рядовой Ворошилов? Иголку с нитками получи!

– Топор держи крепче, – наставлял новгородец Клима. – Смотри, не выпусти. Упадет в воду, старшина заставит нырять, пока не выловишь. – Новгородец, поглаживая мозолистой пятерней жесткие рыжие волосы, добродушно улыбался, показывая ядреные белые зубы.

Климу не впервой работать топором. Но одно дело – колоть дрова, и совсем другое – строить мост, что называется, стратегического значения. По нему пойдут танки и самоходные артиллерийские установки.

Увлеченные работой саперы не сразу услышали свист ближнего к мосту наблюдателя с гребня балки. Повернули головы. Увидели, что тот отчаянно машет рукой, показывая в небо.

– Воз-ду-ух! – раздался пронзительный крик, и саперы полезли под сваи недостроенного моста.

– Ку-у-у-ды-ы?! – еще истошнее все тот же голос. – От моста, от моста!

Саперы отчаянно карабкались на скользкий крутой берег. По водной глади реки пробежала тень, и на ее середине, рядом с мостом, двумя мутными султанами вспучило воду. Тугим градом простучали по дощатому настилу мелкие, поднятые со дна, камешки.

Черный крестик самолета на голубом и чистом без облачков небосклоне приближался с каждой секундой, обретая все более четкие очертания. Следом показался и второй крестик. Бомбардировщики возвращались опять парой. Шли на пикирование с разворотом. На фюзеляжах четко видны бело-желтые свастики.

Они с ревом кинулись на переправу. Пенилась фонтанчиками вспоротая пулеметами вода. Сбросив бомбы, самолеты улетели. Мост, к радости саперов, не пострадал. Люди тоже целы. Бойцы и командиры оживились. Устроили большой, минут на двадцать, перекур.

Подоспел бледный старший лейтенант. Узнав, что бомбежку пронесло, успокоился, но времени на перекур дал в обрез. Ровно десять минут. Надо торопиться. К ночи переправа должна стоять. Ударный танковый корпус на подходе…

Саперы молча отряхивали штаны и гимнастерки, искали по берегу потерянные пилотки, собирали разбросанный инструмент.

Климент сглотнул тугой комок, застрявший в горле. Коленки дрожали.

– Живой? – улыбался новгородец. Он опустился рядом на корточки. – Песку не наелся? Хорошо, успел тебя к берегу толкнуть. Штаны сухие? – Климент молча оторвал руки от земли. – Кажись, обошлось. А штаны можно и постирать, если чего, – улыбаясь бледным лицом, новгородец вытащил надорванную пачку с махоркой.

– Елки-палки, сыплется. Где бы кисетом разжиться? – проговорил он с огорчением и стал крутить козью ножку из клочка газеты.

Саперы пришли в себя, громко заговорили. Послышался смех. Словом, ожили люди, возвращаясь к своим прежним делам. А дела на фронте, как известно, определяются приказами старших командиров. Необходимо до заката солнца выполнить и этот приказ: достроить мост для переправы танков.

– Накось, дерни затяжку, – новгородец по-дружески протянул Клименту раскуренную самокрутку. Тот, некурящий, глотнул махорки и закашлялся. Выступили слезы.

– Ты смотри-ка, сырость проступила на глазах. – Новгородец похлопал парня по спине. – Да, братишка, сразу видать, что только-только от мамкиного подола оторвался. Ничего, пообвыкнешь. Еще парочку бомбежек, и совсем освоишься в нашем саперном деле. Кто-то считает, что у нас здесь самая безопасность. Война – она для всех война. На ней не утаишься и не схоронишься. Пуля-дура везде достанет, если суждено под нее лбом подставиться. Мы, считай, всегда на первом краю, за исключением, конечно, разведки. Ее, милости просим, вперед обычно пропускаем. За нею уж мы, саперы. А за нами следом войска движутся. Такие вот пироги. Пироги-то сильно любишь шамать? Сильно. Не успел еще отвыкнуть. Да, когда мы теперь до них, пирогов домашних, доживем? – Лицо словоохотливого новгородца стало серьезным. Он молча затягивался самокруткой, пуская клубы дыма. Жадно курили и остальные бойцы.

Рядом ходил командир батальона. Поблескивая пенсне, давал прикурить от своей зажигалки. Он был доволен, что мост остался цел. Иначе бы все пошло коту под хвост. Начинай сначала. А этого никак не позволяло время. На войне оно часто приобретало свою драгоценность. Драгоценное время, порой считаные минуты, позволяли сохранить многие людские жизни…

– А я, знаешь, когда первый раз по-настоящему испугался на войне? – признался вдруг новгородец. – В сорок первом. В конце августа. Шли жуткие бои за Харьков. Фрицы капитально ударили на том направлении Западного фронта. Сколько наших полегло и сколько в плен попало, никому неизвестно. Я позже узнал, что немцы в двух местах прорвали оборону и поперли танками в обход наших войск. Целые дивизии оказались в окружении, да что там дивизии, целые армии! В бою подсекли и нашу роту. В живых человек пятнадцать осталось. И ни патронов, ни, тем более, гранат. Впереди фрицы, сзади фрицы. Сообразили мы, что окружены со всех сторон – заяц не проскочит. А фашист поджимает. Идет на нас, его уже видно. Запаниковали некоторые. У кого что на уме. Кто стреляться, кто петлицы срывать, кто партбилет выкидывать. Я и сам, грешным делом, решил, что пришла моя смерть. В плен попадать нельзя. Но мы решили попробовать пробиться. Затаились в овраге близ дубовой рощицы. Окончилась канонада. Где-то постреляли совсем близко от нас, и все стихло. Нам даже удивительно стало. На этом ли свете или уж на другом находимся?.. Выползаем один за другим, чтобы сориентироваться на местности-то. А по краю леса тянулось поле с переспелой рожью. Зерно с колосьев само сыпется на землю. Глядим, по ней, по ржи, немцы гонят толпу. Человек с полсотни. По бокам фрицы с собаками. Те заливаются лаем. Смекнули мы, что пленных гонят. Наших бойцов и командиров. И надо же такому случиться, что разглядели мы в толпе с краю генерала. По широким красным лампасам на галифе. Без фуражки. По сколько звездочек на петлицах, было не различить. Вот этот факт совсем нас тогда обескуражил. Как же так? Если уж генералов в плен берут, то дело стало совсем табак. А ведь как нам говорили: будем бить врага на его же территории. Боевые же действия на нашей территории – это исключительно временные оперативно-тактические маневры. И такая злость меня взяла. Хотел было стегануть по фрицевским конвоирам из «дегтяря», пулемет у меня на загривке был.