и год, и два, и десяток лет. Оказалось ― ничего подобного. С того дня, как я впервые заметил, что вдруг стал плохо видеть то, на что прямо направлен взгляд, и до выпадения половины полей зрения прошло всего-то полторы недели. А я ведь даже не сразу брату об этом сказал, хотя Тимофей ― врач. Впрочем, в моем случае, обратись я раньше или позже ― это ничего не изменило бы…

― Ника, сказала «а» ― говори и «б», ― потребовал я. ― Поверь, у меня достаточно в жизни неопределенности, чтобы гадать еще и о том, что ты там через год выкинуть надумала.

Вероника перевела нас с Найджелом через дорогу. Вздохнула, явно набираясь решимости, потом выдала:

― Как только у тебя появится ребенок, Эд, я уволюсь.

Сказала ― и замолчала. Видимо, давая время на осмысление. Но я словно резко отупел от ее слов. Попытался осмыслить ― и не смог. Повторил ее фразу про себя раз, другой. Потом переспросил, желая убедиться, что правильно расслышал:

― Ты намерена оставить место моей личной помощницы из-за того, что у меня появится сын или дочь? Я правильно понял?

Ника отодвинулась, выдернула пальцы из моей ладони. Я тут же остановился. Найджел недоуменно гавкнул, требуя продолжения прогулки.

― Найджел, сидеть. Тихо! ― приказал лабрадору. Потом снова обернулся к помощнице. В темноте я с трудом различал очертания ее фигуры. ― Вероника?

― Ты не понимаешь, Эд! ― с отчаянием в голосе воскликнула она.

― Не понимаю, ― подтвердил как можно спокойнее, хотя в груди что-то болезненно сжалось, мешая дышать. ― Объясни, чем рождение ребенка помешает тебе выполнять обязанности личной помощницы?

― Мне будет невыносимо видеть малыша. Слышать его смех или плач. Ощущать запахи детских смесей… это все… оно слишком еще живое в памяти, Эд! Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь забыть!..

Теперь в голосе Ники зазвенели слезы.

А я… я понял, какой я идиот. Как же, наверное, мучительно для Вероники искать для меня суррогатную мать, думать о том, что какая-то малознакомая женщина будет носить ребенка, прекрасно зная, что он чужой. Что эта женщина спокойно отдаст кому-то то, что является для Ники самым дорогим, что было у нее отнято ― жестоко, безвозвратно!

Наверное, мне следовало бы отпустить Веронику прямо сейчас, чтобы не мучать ее. Я мог бы позаботиться о том, чтобы она нашла хорошую работу. Мог бы помочь ей с жильем. Но стоило представить, как вновь опустеет мой собственный дом, когда из него исчезнет голос Ники, звук ее шагов, аромат ее шампуня и такой уютный запах выпечки, как боль в груди стала почти невыносимой.

― Ника, дай пожалуйста руку! ― попросил я, протягивая открытую ладонь к замершей в паре шагов темной тени.

Чуть дрожащие ледяные пальцы коснулись моей кожи. Я сжал их, поднес к губам, принялся дуть, пытаясь согреть.

― Я хотел бы тебя отпустить, Вероника. Завтра, или через пару дней. Но, прости, ― не смогу. Ты… нужна мне! ― это признание вырвалось так внезапно, что я сам задохнулся от собственных слов. От понимания их правдивости. ― Можешь возненавидеть меня за эгоизм, но уж этот контракт я не отменю!

― Не надо. Я не хочу от тебя уходить. И помогу тебе, как и обещала. Сделаю все, чтобы твоя мечта сбылась, хотя не понимаю, почему ты решил… так. И куда спешишь.

― А ты не догадываешься, куда? ― я вдруг понял, что никогда и никому, даже маме Вике, не озвучивал свой главный страх, который гнал меня вперед ― все быстрее и быстрее, требуя обогнать само время.

― Нет. Я пыталась понять, к чему такая спешка… ― Ника запнулась.

Я еще крепче сжал ее пальцы, которые начали согреваться в моей руке. Выходит, она думала обо мне! Значит, я ей не так уж безразличен?

― Давай договоримся. Откровенность на откровенность. Я расскажу тебе, почему тороплюсь, а ты расскажешь, что произошло с твоим сыном. Знаю, что это больно вспоминать, но надеюсь, тебе самой станет легче, когда ты поговоришь все вслух. А я смогу лучше понять тебя.

Ника замерла. Вдохнула и задержала дыхание, готовясь что-то ответить. Её пальцы снова задрожали у меня в ладони. И все же она решилась.

― Хорошо. Но ты первый, ― неровным голосом выдавила она.

Найджел снова гавкнул.

Ника вздрогнула. Я уже собирался отругать парня, приказать ему и дальше сидеть тихо, но Вероника, не отпуская моей ладони, двинулась вперед:

― Идем, Эд. Найджелу нужно на площадку. А мы с тобой и там поговорить успеем.

― Да, так тоже можно. ― Я позволил помощнице снова вести себя.

До площадки оставалось не более сотни шагов. Мы проделали их в задумчивом молчании.

― Пришли, ― объявила, наконец, Ника.

― Отлично. Гуляй, парень! ― Я спустил Найджела с поводка. Снова отыскал и сжал руку помощницы. ― Ну что, ты готова услышать мои признания?

― Да, наверное… ― не слишком твердо, но все же согласилась она.

Мне тоже было немного не по себе. Но вместе с тем я чувствовал, что все делаю правильно. Нам следует довериться друг другу. И первый шаг обязан сделать я.

― Ты ведь уже поняла из наших разговоров с Тимом, что я продолжаю терять зрение? ― полувопросительно начал я.

― Да.

― Никто не может сказать точно, как скоро я совсем перестану видеть. Возможно, через пару лет, но скорее всего, счет идет на месяцы. И я боюсь… ― мне пришлось остановиться и растереть свободной рукой внезапно онемевшие губы. ― Боюсь, что не успею увидеть лицо своего ребенка…

Слова, которые я с таким трудом произнес, на несколько мгновений повисли в воздухе, окутали меня ядовитым туманом, от которого засвербело в носу, защипало в глазах. Лицо окатило жаром, дышать стало невыносимо трудно. Я судорожно, с хрипом втянул воздух в легкие.

Вероника молчала слишком долго. Тишина стояла такая, что, если бы не сопение Найджела, который топтался где-то совсем рядом, ― я решил бы, что не только почти ослеп, но и совсем оглох.

― Ника, не молчи… ― у меня вдруг закружилась голова, ослабли колени. Я переступил с ноги на ногу и невольно пошатнулся.

Вероника быстро и как-то внезапно обняла меня, обхватила чуть выше талии, не позволяя упасть. Уткнулась носом в плечо и зашептала отрывисто, отчаянно:

― Я с тобой, Эд! Как же тебе… не знаю! Нет