— Алина, нам надо расстаться, — сказал муж, словно нырнул в ледяной омут.

В его глазах она увидела страх и невинно спросила:

— А что такое?

— Видишь ли, я полюбил другую женщину.

— Полюби-ил… Замечательно!

— Это не повод для шуток.

— Хорошо, поговорим серьезно. Другая женщина — это твоя секретарша?

— Допустим.

— Миша, ты глуп. Что может дать тебе эта девочка? Ты — взрослый, умный мужчина. У вас разные интересы.

— Она любит меня, — затравленно сказал Одинцов.

— Да перестань! Ей нужны только твои деньги.

— А тебе?! — воскликнул Михаил. — Хочешь сказать, что ты меня любила, когда выходила замуж? Да я давно тебя понял. Ты никого не способна любить.

— Посмотри на себя, — спокойно сказала она.

— Да я словно и не жил до сих пор!

— Это называется кризис среднего возраста.

— Не подводи подо все свою философскую базу! Свою отвратительную психологию!

— До сих пор тебе это нравилось, — усмехнулась Алина.

— До сих пор я не знал, что такое любовь. А теперь я хочу жить, как всякий нормальный человек. С нормальной женщиной.

— А во мне что ненормального?

— Будто ты этого не знаешь? Да ты не женщина!

— Я не понимаю.

— Хватит лгать! Ты делала анализы. Это ты не можешь иметь детей, а не я.

— Откуда ты…

— Да! Знаю!

— Значит, ты за мной следишь? Шаришь в моем столе? В моих бумагах? Ты или твои люди?

— Будто ты этого не делаешь!

Алина слегка растерялась. Значит, он их раздобыл — результаты анализов. Быть может, нанятые им детективы обращались к ее врачу.

— Ну, хорошо, — устало сказала Алина. — У тебя интрижка на стороне. С кем не бывает. Но почему нам непременно надо развестись?

— Да потому… Потому что моя любимая женщина беременна! — с гордостью произнес Одинцов.

— А ты уверен, что от тебя?

Алине показалось, что муж ее сейчас ударит, его лицо исказилось. Она невольно отпрянула, а потом сказала:

— Тогда почему ты все еще сюда приезжаешь? В мой дом?

— Ничего твоего здесь нет, — отрезал Одинцов. — Это мой дом.

— Быть может, поднимем документы?

— Надо будет, и поднимем.

— Ого! Я. вижу, что твоя пассия взялась за дело всерьез!

— Ей-то как раз ничего не надо.

— Я тоже так действовала. Говорила, что мне ничего не надо.

— Ага! Значит, ты признаешься?! Что никогда меня не любила?!

— Это больше, чем любовь, — медленно сказала она. — Доверие и взаимопонимание. А ты, извини меня, дорогой, просто дурак.

— Пусть я и дурак, — сказал Одинцов, поднимаясь из-за стола, — но я уже принял решение. Давай разойдемся по-хорошему.

— Идет, — улыбаясь, ответила Алина. — Как только ты найдешь время, мы во всем разберемся. Кому, что и сколько причитается.

— Значит, ты согласна на развод? — радостно спросил Михаил.

— А есть смысл препятствовать? Чтобы ты понял, как я к тебе отношусь, я пойду тебе навстречу. Сделаю все так, как ты скажешь.

— Я всегда знал, что ты — умница! — с чувством сказал Одинцов.

— Так может, еще передумаешь? Останешься с умной женщиной, которая тебя понимает и знает, что тебе надо?

Михаил нахмурился:

— Знаешь, нет. Это серьезнее, чем ты думаешь. И мне надо заняться своим завещанием, раз все меняется. И в самом деле, пора разобраться с делами. — Муж поднялся и на прощание сказал: — Я приду поздно. Не провожай меня.

Провожать? Как только он ушел, Алина без сил опустилась на диван в гостиной. Ну вот и все. Мир рушится. Отдать его какой-то девчонке? Делить с ней дом, фирму, деньги? Она вспомнила ее округлые коленки, огромные голубые глаза, золотые локоны до плеч и подумала: ну, нет. Не выйдет, милочка! Алина Одинцова на беговой дорожке давно уже на голову выше всех. А что будет с твоими локонами и наивными голубыми глазами, всем известно. Это мы уже проходили.

Как раз накануне, прислушиваясь к шагам мужа в коридоре, она читала Агату Кристи. И теперь Алина вспомнила содержание одного романа. Надо сделать так, чтобы мужа считали сумасшедшим и чтобы его самоубийство ни у кого не вызвало сомнений. Особенно у его родных и «невесты», которые, вне всякого сомнения, будут претендовать на наследство. Надо поспешить. В квартире отца достаточный запас атропина. Ей хватит. Если понемногу добавлять лекарство, содержащее ядовитый сок белладонны, в пищу, через какое-то время Михаил Одинцов будет страдать галлюцинациями. А через месяц в его сумасшествии ни у кого не останется сомнений. Она привезет сюда его мать и сестру и покажет больного. А потом…

Что ж, выбора он ей не оставил. Чтобы план осуществился, надо прикинуться бедной овечкой. Войти с ним в контакт, усыпить бдительность. Она будет улыбаться, говорить, что на все согласна. Лишь бы он по-прежнему завтракал и ужинал дома. А потом…

«Жигули»

Они молчали. Машина медленно двигалась вперед. Машинально Греков глянул на часы: пятый час, как они в этой проклятой пробке.

Нервы на пределе.

— Тебе это ничего не напоминает? — повторил вопрос Петров.

— Ты намекаешь на самоубийство Михаила Одинцова?

— Ведь ты же интересовался этим делом?

— Допустим, — медленно сказал Юрий Греков. И снова спросил: — Слушай, Петров, тебе не жарко? Снял бы ты куртку.

— Мне нормально. Спасибо за заботу, — усмехнулся Володя.

— А я вот задыхаюсь от жары, — пожаловался Греков.

— А может, это нервы?

— Может, и нервы. Постой… Это ты на что намекаешь?

— Ни на что. Мы вспомнили Одинцова. Я так полагаю, что ему тоже подмешивали атропин. А кто мог это сделать?

— Как это — кто? — со злостью сказал Юрий Греков и покосился вправо, на красный «ягуар». — Эта стерва, конечно!

— Ты имеешь в виду, Алину Одинцову? Его жену?

— Да!

— И давно ты это раскопал?

— Володя, ведь это ты написал отказ в возбуждении уголовного дела, — напомнил Юрий Греков. — Не нашел криминала.

— Уж очень было похоже на самоубийство. И показания родных это подтверждали. А токсикологическую экспертизу не проводили. Что же касается угла, под которым пуля вошла в висок, — и Володя выразительно посмотрел на Грекова, — то судмедэксперт не отметил в заключении отклонения от нормы.