Как, черт возьми, мне теперь выбраться?

— Ракель?! Где ты, милая? Скажи мне, что ты здесь.

Я задыхаюсь.

Данте?

Он действительно здесь? Он искал меня?

Этого не может быть. Должно быть, мой разум играет жестокую шутку.

— Это Данте. Скажи что-нибудь! Пожалуйста, детка. Я не могу тебя потерять.

Наступает пауза; все шаги исчезли, кроме его, грохочущих, словно он бежит трусцой.

Это место огромное, и из-за дымки он не может меня увидеть. Я пытаюсь говорить, но мои губы не шевелятся.

— Мне жаль, — продолжает он. — За все это. Я не знаю, слышишь ли ты меня, но я должен был сказать это в любом случае. Я никогда не думал, что буду заботиться о ком-то так, как забочусь о тебе. Я обещаю тебе все исправить, начиная с этого момента.

Его голос трещит, приближаясь, как будто он идет ко мне.

— Ответь мне. Скажи мне, что ты еще жива.

Теперь он еще ближе.

Мое сердце сжимается. Он пришел за мной. Он действительно пришел. Тихий всхлип вырывается из меня, пока слезы градом застилают мои глаза.

— Черт возьми!

Я слышу страдание в его тоне, пытку, исходящую из его сердца в мое.

— У меня не было возможности сказать тебе, как много ты для меня значишь. Я не могу потерять еще одного человека, которого люблю. Блять, ты не можешь уйти.

Он любит меня?

Я хнычу. Слезы льются сильнее, как хаотичные волны страдания.

— Детка? — говорит он с такой нежностью, что это почти разрывает мое сердце.

Спасибо Богу за дым, потому что, когда он увидит меня, я не знаю, что он сделает.

Что он подумает.

Буду ли я ему противна? Отвернется ли он от меня, как все остальные в моей жизни?

— Данте? — шепчу я, как будто все еще охваченная разочарованием. — Это действительно ты?

Сильная мужская рука ложится мне на плечо, когда туман начинает рассеиваться, и когда его лицо начинает проясняться, я вижу знакомые глаза человека, которого я узнала. Того, кто обманул меня, но и того, кто спас меня.

Даже несмотря на все, что говорила о нем моя мать, и даже несмотря на все остальное, чего я до сих пор не знаю, я знаю одно: я могу ему доверять. Не только потому, что он единственный, кто у меня есть, но и потому, что он единственный, кто имеет значение сейчас.

— Детка… — Его брови опускаются, когда его ладонь ложится на мою щеку, а его взгляд падает на мое обнаженное тело, наполненное свидетельствами моих жестоких пыток.

Он отстраняется, и мое сердце разрывается. Я чувствую себя еще более незащищенной, дрожа от отсутствия его тепла. Я должна была знать, что в таком виде я покажусь ему непривлекательной. У меня будет слишком много шрамов, чтобы он счел меня привлекательной.

Но в следующее мгновение нож оказывается у моих запястий, перерезая веревку. Он бросает его на пол, прежде чем снять свой черную толстовку и черную футболку под ним.

Он завязывает футболку вокруг раны на одном из моих бедер. Эта рана активно кровоточит, в то время как другие заметно замедлились.

— Давай наденем это, хорошо, детка?

Его глаза переполняют эмоции, пока его взгляд рассеивается по мне, и его челюсть дергается, когда он надевает толстовку на мое тело. Он надевается на верхнюю часть бедер, к счастью, скрывая меня.

Людей, которых я слышала вместе с ним, больше нет. Даже Карлито здесь нет. Должно быть, он отправил их в другой район.

Подхватив меня на руки, он начинает идти к выходу.

— То, что он сделал с тобой… — Он гневно вдыхает воздух. — Я сделаю гораздо хуже. Поверь мне. Я заставлю его познать страдания. Я заставлю его пожалеть, что он даже пальцем тебя тронул. И с этого момента никто и никогда так не сделает.

Я зарываюсь лицом в его плечо, захлебываясь слезами, желая этого больше всего на свете. Я хочу, чтобы этому сукиному сыну было больно. Я хочу взять нож, который он использовал на мне, и вонзать его в его шею снова и снова, пока я не перестану слышать, как он издевается надо мной.

Я дрожу. Разврат моего желания пугает меня, но я все равно хочу этого.

— Я должна это увидеть, — признаюсь я.

— Увидеть что? — Он останавливается, его глаза буравят меня.

— Увидеть, что ты причинишь ему боль. — Я сглатываю тяжелую пульсацию в горле. — Мне это нужно, Данте. Мне нужно завершение. Не забирай это у меня.

— Детка, мне нужно, чтобы мои люди отвезли тебя в больницу.

— Нет. — Мой тон суров. — Пожалуйста, Данте. У меня…

— Ш-ш. Все, что тебе нужно, жена. — Он опускает свой рот к моему лбу, его нежный поцелуй шепчет по моему телу.

Это слово…

Я плачу, не в силах успокоить волны.

— Значит ли это, что ты все еще хочешь быть замужем за мной? — Его взгляд скользит по моему лицу, по которому пробегает боль.

— Конечно, хочу, Данте. — Я прижимаюсь к нему, чувствуя, что была принята.

Желанной. Любимой.

— Боже, — выдыхает он. — Мне чертовски приятно слышать это от тебя.

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит разбитой.

— Если ты хочешь помочь причинить ему боль в любой момент…, — говорит он. — Если тебе нужно сделать это самой, у меня есть нож, который будет ждать тебя. Я слишком хорошо знаю, что такое месть, и я не собираюсь отнимать ее у женщины, которую люблю.

— Опять это слово. — Я ухмыляюсь сквозь слезы, затуманивающие мое зрение.

— Какое слово? — Он ухмыляется. — Женщина? Месть? Их было так много.

— О, Данте, — плачу я, мой голос распадается на части. — Я действительно думала, что умру. Что никогда больше не увижу тебя. Спасибо тебе. Спасибо, что нашел меня.

— Я всегда найду тебя. Неважно, какой ценой.

Он прижимается лбом к моему, а его руки образуют защитный щит, и я знаю, что с ним меня никто больше не тронет.

Мы остаемся так на несколько секунд, а может быть, и минут. Трудно сказать, когда я чувствую себя в такой безопасности и заботе. Он первым отступает, пристально глядя мне в глаза.

— Я влюбился в тебя, Ракель. В тот момент, когда тебя не стало, я был готов признаться себе в этом. — Его губы целуют уголок моих, и мои веки вздрагивают от этого ощущения. — Я знаю, что нам есть о чем поговорить, как только мы разберемся с этим дерьмом, но ты и я? Это реально. — Его лицо искажается от болезненного сожаления. — Я принадлежу