я как раз хотел поговорить об этом. Работа тяжёлая, с «душком». Сами всё видите. Понимаете.

И тут в его строгом взгляде нарисовалось настоящее понимание.

— Алеш, — он натянул лоб, приподняв брови, и теперь смотрел на меня как на ученика начальной школы, который долго не мог сложить 2+2. — Послушай меня, если ты не справляешься, я найду другого работника. Но я не хочу его искать! Да и времени у меня нет. Я прекрасно понимаю, что заказ специфический. С «душком», как ты правильно выразился. Но его выполнение несёт стратегическое значение для нашей деревни и всей округе. Мы обязаны его выполнить! Ты готов продолжить? Ты справишься?

Мы смотри друг другу в глаза, не обращая внимания и на то, что происходит вокруг нас.

Я не знал что сказать. Столь пронзительной речи, после которой я хотел сломя голову бежать на своё рабочее место, я ни разу не слышал.

Эдгарс говорит:

— Сегодня я закрою глаза на твой душок.

Связка с холодными ключами перекочевала мне под рубаху. Холодно и щекотно — адская смесь, из-за которой меня начало пробирать. Я с трудом сдерживаю улыбку. Эдгарс опустил глаза. Уставился на мой фартук.

— Мне показалось, или там что-то у тебя шевелится?

— В животе бурчит. Не переживайте, это не помешает мне выполнить заказ. Я готов!

— Сходи в туалет, — говорит он, и глазами стреляет в сторону подвала.

Я и пошёл. Туда мне и дорога.

Спускаюсь в подвал. Подхожу к двери, за которой меня ждёт что-то увлекательное и удивительное! На связке приличное количество ключей, придётся поебаться. Раза с пятнадцатого подбираю нужный ключ. Открываю дверь.

Охуеваю!

В голову сразу же бьёт писк тысячи крыс запертых в металлических клетках. Тысячи клеток с перегородками из тонких прутьев раскинулись по периметру огромной комнаты, наполняемой светом из множества узких оконцев под самым потолком. Клетки всюду. Ими заставили всё, лишь оставив узкие дорожки, по которым можно было наворачиваться квадраты, прохаживаясь между громко пищащими миниатюрными тюрьмами.

Я захожу внутрь. Закрываю за собой дверь. И с трудом держусь на ногах. Горячий запах гноя практически не оставляет место свежему воздуху. Но он тут есть, и я жадно втягиваю его носом сквозь платок и смятый рукав. Писк настолько сильный (не громкий, а именно сильный) что у меня быстро разболелся затылок. Голова отяжелела. Заныли зубы.

— Жрать! — кричат крысы.

Тысячи острых игл втыкаются в мой мозг, заставляя мои мышцы скручиваться в узел.

— Спасите! — кричат грызуны.

Если это не прекратится, я сойду сума. Я свихнусь.

— Выпустите! — кричат мохнатые создания, запертые в клетках.

Моя голова сейчас взорвётся.

Всё, что я сейчас могу сделать, всё, чем я могу себе помочь — заткнуть уши, раскрыть рот и начать самому орать что есть силы! Я только отрываю руку от лица, как тут же запах мышиного помёта наполняет мои лёгкие. Я не выдержал. Упал на колени. Густая слюна белёсого цвета растянулась из моего рта до самого пола.

Они продолжают пищать.

Пищат и пищат!

Я больше не могу!

— Заткнитесь! Пожалуйста, заткнитесь!

ЗАТКНИТЕСЬ!

Проорал я это вслух или внутри своей головы? Неважно. Стало тихо. В голове.

Я лишь слышал, как тысячи крохотных коготков скребут металлические прутья в попытках обрести свободу. Какая бесполезная трата энергии.

Каждый мой вдох приносил облегчение. Тело больше не скручивало, боль ушла. Через минуту отпала какая либо нужда в платке. Встав на ноги, я стянул платок, сделал глубокий вдох. Ничего. Я ничего не чувствовал, словно дышал где-то на улице.

— Что тут происходит? — спросил я у своих крысок.

— Ферма. Люди сделали крысиную ферму.

— Зачем?

— Нас отлавливают на улицах, кидают в клетки и растят.

— Зачем?

— Как думаешь, что ты сегодня так старательно вычищал от маленьких волосков?

Мне вдруг стало противно. Я ощутил себя причастным к этому бесчинству. К этому издевательству над крохотными созданиями. И откуда у меня такая любовь к животным?

Крыски говорят:

— Люди заражают нас вирусом, превращая в уродливых грызунов с каменной кожей.

И действительно. Я прошёлся по узкой дорожке, внимательно рассматривая зверьков в клетках. В большинстве случаев там, внутри клеток, на устланном собственным помётом полу, лежали уставшие крысы, обычные, с серой шерстью, с розовыми хвостами. Но так было не везде. Я даже ужаснулся, увидев, как в одной из клеток, в луже гноя лежала крыса. Она дышала. Её грудная клетка тяжко надувалась, и так же тяжко сдувалась. Шёрстка облезла, а в местах проплешин блестели струпья, словно это были соляные отложения. Кожа только начинала сморщиваться, и грубеть, обретая цвет влажного бетона. Когда я присмотрелся, крыса оторвала голову от липкого гноя и повернулась ко мне. Она ничего не сказала. Успела открыть пасть, высунуть язык. И всё. Её голова тут же плюхнулась обратно в зелёно-жёлтую лужицу, скрывшись наполовину. Тело содрогнулось, вытянулось и тут же расслабилось. Крыса, если её так можно было назвать, больше не дышала.

— Не все переживают этот ужасный процесс, — говорят крыски. — А те, кто пережил и сформировался, превратившись в броненосца, отправляются на бойню, где с них сдирают шкуру.

— И что из неё делают?

Ответ сразу всплыл у меня в голове. Броню. Больные ублюдки. Зачем? От кого?

— Ты должен выпустить всех! — требуют крыски. — Ты нам должен, помнишь? Мы спасли тебя!

Зверьки явно занервничали. Им приходилось тяжко, наблюдая за всем этим пиздецом. Я как представил, что в этих клетках могли находиться люди. Мужчины, женщины, дети. Обливаться гноем, лежа среди собственных фекалий, и просить о помощи, протягивая ко мне сквозь металлические прутья свои покалеченные руки.

— Открой клетки! Выпусти всех!

В этой огромной комнате, стоя друг на друге, было около тысячи крохотных клеток. Я блуждал по этому зоопарку, пытаясь примерно прикинуть, сколько уйдёт времени на роспуск крыс по своим домам. Я испугался, осознав, что тут и суток может не хватить. Пройдя по очередной дорожке, я подошёл к стене. Здесь не было клеток. Здесь было кое-что другое, и гораздо интереснее. Сквозь узкие окошки внутрь комнаты струились лучи света, заливая стоящий у стены деревянный стол. Подойдя ближе, я увидел птичью клетку. Клетка была круглой. Прутья уходили на метр в высоту и смыкались в одной точке, ровно по центру. Внутри — голубь. Непростой. Как и у заражённых крыс, его кожу покрывали белые струпья вперемежку с засохшим гноем. Оперение практически отсутствовало,