Я не могу позволить Асафе победить меня!

Я выталкивал себя из последних сил, напрягая каждый мускул на последних 20 метрах, чтобы финишировать перед Асафой, и все-таки занял второе место. Я посмотрел на часы – Блейк финишировал со временем 9,75 секунды – самое лучшее его время, он ликовал. Это был самый быстрый результат за весь текущий сезон. Я понял, что мое расслабленное отношение к тренировкам чуть не стоило мне поездки в Лондон в 2012 году. Я был в ужасе.

«Я должен встряхнуться и, наконец, поднять свою задницу с места, – думал я, когда ехал домой в тот вечер. – Я не могу позволить Блейку обогнать меня и на 200 метрах. Это моя дистанция».

На следующий день, когда пришло время финала, я выложился по полной программе при прохождении поворота, но все равно этого было недостаточно. Блейк хорошо разогнался на прямой, моя же скорость явно упала. Силы были на исходе, и как бы усердно я ни старался, как сильно ни отталкивался, тело меня не слушалось. Я был безнадежно слаб, и та сверхсила, которая сделала меня мировым рекордсменом в Нью-Йорке, Пекине и Берлине, покинула меня.

Как и в предыдущий вечер, я финишировал вторым, что было достаточно для квалификации на Олимпиаду в Лондоне, но для меня лично этого было совсем не достаточно. Испытывая бесконечную досаду, я сел на дорожку. Я не чувствовал ступни, подколенные сухожилия болели, а ноги устали; я был очень измотан, но все-таки нашел в себе достаточно сил, чтобы сообщить нечто важное моему сопернику. Я собрался, пробежал вокруг трека и, встретив Блейка, мягко обхватил его за голову. Для всего мира эта картина выглядела, словно я его поздравляю. Люди, должно быть, подумали, что я говорю нечто приятное и дружелюбно, типа: «Это была отличная гонка. Я очень рад за тебя!»

Но забудьте об этом: я был расстроен, и пришло время поставить парня на место.

– Эй, Блейк, это больше никогда не повторится, – сказал я. Я смеялся и был дружелюбен, но то, что я имел в виду, было серьезно. «Никогда».

И я действительно был в этом уверен.

* * *

После того как я два раза пришел вторым, ямайцы списали меня со счетов. Все говорили, что пришло время Блейку оказаться в центре внимания Олимпийских игр, тем более что он уже был чемпионом мира. Со мной было покончено, и восторги, которые обрушились на меня после Пекина и Берлина, испарились.

Но я был в порядке – по крайней мере понимал, почему это произошло. Я убедил себя, что у меня еще полно энергии, чтобы побеждать в отборочных турнирах, не особо напрягаясь и не стискивая зубы, хотя сила, которая была еще в начале сезона, ушла. Я знал, что это была моя собственная вина и что я стану сильнее к Лондону, но это никак не оправдывало того, как сенсационно я уступил Блейку.

В дальнейшем я научился сердиться на себя. Я стал очень самокритичен и каждый раз, когда что-нибудь вытворял – будь то гонка или футбольная игра, – я называл себя идиотом или как-то еще хуже. Я всегда ругал себя за ошибки и примерно через неделю пересмотрел ямайские отборочные турниры. Конечно, об этом нужно было думать раньше, и сейчас мне оставалось лишь сыпать соль на раны, но я должен был пережить этот момент заново, испытать боль и всыпать себе еще раз.

Я развалился на диване, пересматривал свои слабые старты на стометровках и видел, как Неста откидывался назад, стоя в блоках. Я видел напряжение на своем лице, когда пытался догнать Блейка на последних 30 метрах на дистанции в 200 метров. Это было ужасно. Но затем произошло нечто, что заставило меня вздрогнуть. На экране я увидел, как Блейк пересек финишную черту и бросился к толпе. Я не мог этого видеть в тот вечер, потому что упал на трек в изнеможении, но то, что я пропустил, привело меня в ярость. Парень подбежал к открытым трибунам и отпраздновал перед всеми свою победу, прижав палец к своим губам.

Тш-ш-ш-ш-ш!

Казалось, он призывает всех остальных молчать, и меня в том числе.

Я пересмотрел этот эпизод заново. А затем еще раз.

Тш-ш-ш-ш-ш!

«Да брось… Что это?! – подумал я. – Ты серьезно? Да перестань, приятель, что происходит?»

Я смотрел снова и снова. Я не мог поверить в то, что видел. Я был расстроен этим проигрышем в любом случае, но теперь, когда увидел в поведении Блейка хвастовство, пришел в негодование. Последние два года Блейк, начавший выступления на высшем уровне, не получал от меня ничего, кроме поддержки. Когда он только начал тренироваться с нами на треке в Racers, я много хвалил его. В интервью журналистам я часто говорил: «На этого парня стоит обратить внимание. В нем есть нечто особенное».

Кроме того, я считал его своим другом и товарищем по команде; я много рассказывал ему о спорте и обо всем, что с этим связано. Я давал ему небольшие советы во время соревнований, например, когда предупредил, что не стоит бояться популярности Асафы во время ямайских отборочных турниров перед Олимпиадой. Даже его прозвище придумал я. Я сказал кому-то из репортеров, что он тренируется, как зверь, и это сравнение запомнили.

Зверь – это было классное прозвище.

И теперь этот Зверь начал на меня охоту.

С одной стороны, это было хорошо – я считал, что каждый должен обладать уверенностью и стремиться стать лучшим, атлет должен всегда выставлять себя в более выгодном свете перед публикой, чтобы доказать своим соперникам, что сделан из стали. Но, с другой стороны, как можно это делать в неуважительной для соперника форме? Я всегда уважал других и требовал такого же отношения к себе.

Например, я знал, что Тайсону Гэю не нравилось, когда я его побеждал, но он никогда не оскорблял меня публично. Асафа Пауэлл позволял себе говорить неприятные вещи обо мне, но мне на это было наплевать, потому что он был в другом тренировочном лагере, не был мне другом. Кто знает, что его тренер просил говорить или делать?

С Блейком же все было иначе. На родине он был со мной в одной команде, знал, как напряженно я работал последние несколько лет, и видел, насколько силен во мне дух соперничества. Да это все знали. У меня была репутация борца, которую не хотелось терять. Недавно я рассказывал ребятам из Racers про те времена, когда я играл в гольф с ЭнДжеем, и они хохотали, когда я объяснял, как меня бесило проигрывать[16].