Блейк знал эту мою особенность, вероятно, он был там, когда я рассказывал эту историю. Если я мог рассвирепеть из-за проигрыша в гольфе, хотя этот вид спорта не был делом всей моей жизни, то как же я должен был реагировать на то, что меня победили на 200 метрах – моей дистанции? Меня это совершенно не радовало. Блейк должен был знать, что можно говорить обо мне, а что нельзя, должен был понять, что заявлением о том, что меня так просто побороть, он показывает красную тряпку быку.

Это был вызов. А когда мне бросали вызов – неважно кто: Кейс Спенс или Тайсон, – я уже не мог оставить это просто так.

После просмотра повтора гонки у меня сильно испортилось настроение, и я не разговаривал с Блейком несколько дней. Я догадывался, что немного перебарщивал, но вскоре успокоился и возобновил общение. Однажды вечером я даже поздравил его с хорошим результатом. Я знал, что мне следовало смириться с фактом, что мы друзья на тренировках и враги на соревнованиях.

Обдумывая это, я пришел к выводу, что должен быть благодарен Блейку за то, что он заставил меня ожить и начать работать. Одного его жеста было достаточно, чтобы я завелся. И каждый шаг, который я совершил на треке после знаменательного вечера, я делал не только ради защиты своего олимпийского титула, но и для желаемого торжества над Блейком. Я хотел появиться в Лондоне и доказать ему и всему миру, что именно я – чемпион.

Но я не дал парню понять, что чувствовал, и не хотел, чтобы он узнал о моем разочаровании, но для себя я четко определил, что пришло время усердно трудиться. Ставки были высоки.

* * *

Теперь о безумном Лондоне 2012 года.

С первой минуты, как я приехал в столицу Англии, я почувствовал, насколько серьезно город подготовился к этому событию. Везде царила атмосфера праздника, на улицах пестрели разноцветные флаги. Повсюду были рекламные щиты и растяжки, сообщающие об Играх, и практически на всех я видел себя. Даже какой-то граффити-художник изобразил меня на одном из зданий в Восточной части города – это выглядело классно.

Печально было только то, что все это я видел в основном в Интернете, потому что у меня не было времени просто пройти по улицам и осмотреться. В отличие от Пекина, здесь не было ни минуты затишья перед штормом, и, как только я сюда прилетел, Олимпийская деревня стала моим домом, где я должен был оставаться вдали от глаз фанатов и охотников за автографами. Это было сурово. У Олимпийского парка был торговый центр, и мои друзья постоянно заглядывали ко мне, чтобы сообщить, как много там гуляет красивых девушек.

Однако мне не стоило ни на что отвлекаться. У меня ушло четыре года на подготовку, чтобы появиться здесь и наконец доказать всем, что я – самый великий атлет в мире. После Пекина многие люди называли меня легендой, спортивным феноменом целого поколения, как раньше считали Мохаммеда Али, Пеле и Джесса Овенса. Сам я так не считал. Я думал о себе как о простом олимпийском чемпионе, которых было много вокруг меня. Да, в последний раз я выиграл три золотые медали, и это выглядело впечатляюще по всем параметрам, но я считал, что должен сделать это дважды. Если я смогу повторить свое достижение в Лондоне, то тогда это будет великим делом.

Мне было 25 лет, и я считал Лондон лучшим местом для подтверждения статуса легенды. Рио-де-Жанейро будет только через четыре года, а за это время может многое произойти. В 2016 году мне будет уже 29, и если сейчас я еще могу выиграть три медали подряд, то тогда это будет задачей посложнее. Поэтому я был серьезен и до черта сконцентрирован. Я говорил друзьям: «Эй, хватит говорить мне о девушках, я приехал сюда работать».

Однако в прессе стали распространяться самые разные сплетни. Английские журналисты иногда становились просто сумасшедшими: в газетах появились сообщения, что в Олимпийскую деревню завезли 150 000 презервативов. По всей видимости, каждому атлету было выдано по 15 штук – помочь лучше справиться на состязаниях, хотя я лично не видел ни одного. Вратарь из американской команды по женскому футболу подлила масла в огонь, сообщив, что видела несколько парочек, занимающихся любовью недалеко от атлетического жилого комплекса.

У меня ушло четыре года на подготовку, чтобы появиться здесь и наконец доказать всем, что я – самый великий атлет в мире. После Пекина многие люди называли меня легендой, спортивным феноменом целого поколения, как раньше называли Мохаммеда Али, Пеле и Джесса Овенса. Сам я так не считал.

Все эти сказки о диких оргиях за закрытыми дверями звучали крайне заманчиво и возбуждающе для внешнего мира, но я не встречался ни с чем подобным за все время Игр. Никто из ямайской команды этим не занимался (по крайней мере по моим сведениям), но это не остановило распространение сплетен. Я догадывался, что это происходило в рамках довольно популярного мифа об олимпийских атлетах: что якобы мы набрасываемся друг на друга, как только самолеты приземляются в Олимпийской столице. Он был порожден сведениями о нашем физическом превосходстве и представлениями о том, что уровень тестостерона в нашем организме зашкаливает так, что мы не можем контролировать свои порывы.

Возможно, так оно и было с ребятами, завоевавшими медали в первый день, – лучниками или спортивными стрелками, которые закончили свой соревновательный этап на Олимпиаде рано, но беговые состязания должны были начаться только во вторую неделю Игр, и кроме того, мы усиленно соревновались каждый день. Развлечения с противоположным полом было последним, о чем я тогда думал, по крайней мере до тех пор, пока не кончились мои забеги.

Но подобные разговоры не прекращались, и вскоре после прибытия в Лондон меня вместе с Асафой пригласили на пресс-конференцию. Интервьюер задал нам вопрос об этой истории с контрацептивами. Мы переглянулись и рассмеялись. Мы оба не поняли, что за чертовщину он несет.

– Я ни разу не видел презервативы в Олимпийской деревне, – сказал я. – Уж поверьте. Ни разу.

Я был смущен, и по дороге в ямайский корпус в служебном автомобиле мы с Асафой пытались понять, как возникли эти слухи.

– И откуда они вообще берутся? – сказал я.

Асафа пожал плечами.

– И кто получает презервативы, если это правда? Нам же они их не дают. Возможно, они отдают их федерации, а федерация не хочет поощрять никого из атлетов, раздавая их?

Мы, конечно, не говорим, что жили, как монахи. Через несколько дней я все-таки увидел нескольких ямайских атлетов, которые развлекались. Их этап соревнований был окончен, и они отправились в Лондон на ночные вечеринки. А когда я их увидел на следующее утро, они выглядели ужасно помято, неопрятно, а глаза были налиты кровью. Сначала я посмеялся над ними, а затем подумал: «Боже мой, я приехал сюда, чтобы выступить на 100, 200 метрах и эстафете 4х100… И я не собираюсь играть в эти дурацкие игры. Мне нужно работать».

Работа доставляла радость. Погода была отличная, а стадион просто великолепным, и как только я вышел на трек для первого тура стометровки, трибуны начали бушевать. Это придало мне сил и уверенности. Чем дальше я продвигался по треку, тем сильнее нарастал шум, а чем громче, тем лучше для меня.