у него повязка? Он ранен? Голова Эдварда была откинута, глаза закрыты.

— А, дорогая, как я рад, что ты решила посетить своего муженька, — бросил небрежно Эдвард, приоткрывая веки.

Звук его голоса, растрепанные каштановые волосы, беспорядочно спадавшие на лоб, сильное гладкое тело подействовали на меня гипнотически. По телу пробежала хорошо знакомая дрожь, и весь мой пыл и горячность в миг улетучились, словно дым над утихшим вулканом, осталось лишь мое несчастное глупое сердце, больно сжавшееся.

Не дай больше себя одурачить, Киара. Мужественно шагаю в комнату, за спиной столпилась растерянная прислуга.

— Мистер Фейн, мы сказали мадам, что вы не можете ее принять, — запричитала виновато Лидия, опасливо косясь в мою сторону, видимо, считая, что я взбесилась.

— Что за глупости, Лидия? Разве я не говорил, что моя жена такая же хозяйка в этом доме, как и я? — Эдвард уже поднялся, и темнокожий слуга сию же секунду подскочил к нему, помогая надеть белоснежную рубашку.

Лидия захлопала глазами, разинув рот.

— Так говорил или нет? — переспросил Эдвард.

— Да, сэр, но…

— Так какого черта, вы препятствуете мадам Фейн входить в ее же дом? — этот вопрос прозвучал таким вежливо-ледяным тоном, что даже мне стало на мгновение жаль бедняжку горничную, на которой уже не было лица.

Эдвард неторопливо застегивал пуговицы, но в этих движениях чувствовалась неудержимая энергия и сила.

— Я более не нуждаюсь в ваших услугах, Лидия, — бросает небрежно, в тот момент, когда слуга повязывает ему шелковый галстук насыщенного винного оттенка и подкалывает золотой булавкой с черным бриллиантом.

— Сэр, я… — побелела Лидия.

Остальные слуги бросали на нее сочувственные взгляды.

— Вы уволены, Джим, рассчитай мисс Кракеус.

— Слушаюсь, мистер Фейн, — вытянулся в струнку дворецкий.

Лидия выбежала, и через мгновение донеслись ее громкие рыдания с первого этажа. Эдвард обвел острым взглядом прислугу.

— У кого-то еще остались вопросы по поводу того, как надо встречать мою жену?

— Нет, сэр…

— В таком случае, вы свободны.

Потупив взоры, прислуга осторожно вышла.

— Ты тоже можешь идти, Паркер, — обратился Эдвард к стоящему рядом мужчине в очках. — Думаю, на сегодня мы закончили.

— Больше не геройствуй, Эд, — бросил тот по-дружески похлопав по здоровому плечу, — когда в следующий раз решишь прыгать в шахту, хотя бы привяжи себя тросом. Береги себя.

Эдвард весело хмыкнул.

— Если я начнут беречь себя, то кто будет платить тебе по шестьсот пиастров за визит? Где еще найдешь таких же щедрых дураков?

И он засмеялся, так легко и беззаботно, словно они говорили о чем-то будничном, вроде о заваривании чая.

Паркер уже сложил все врачебные предметы в небольшой саквояжик, и, поклонившись мне и Эдварду, неторопливо вышел.

Я стояла все там же возле двери. Оглушенная, растерянная, с колотящемся сердцем, холодными пальцами и пылающими щеками. Высокое окно было широко распахнуто, и то и дело из небольшого сада, окружавшего дом, доносилось птичье щебетанье и цокот цикад. На столе тикали часы. В этой комнате было так тихо и спокойно, что мне, взбудораженной жарой и удушливой толпой на станции, казалось невозможным подобное умиротворение. Невозможным мне казался и стоящий совсем рядом Эдвард. Когда в последний раз я видела его? Прошло чуть больше двух недель, но только сейчас острое чувство непередаваемой тоски, зажатое, спрятанное усилием воли и доводами рассудка, прорвалось и захватило мое существо целиком. Я желала кинуться Эдварду в объятия, глубоко вдохнуть аромат табака и одеколона, ощутить на себе его губы, заглянуть в эти серые глаза, пронзающие меня в эту минуту внимательным взглядом. Давлю в себе столь непозволительные желания и гордо вскидываю подбородок. Но от Эдварда не укрылось ничего. Он с настороженным вниманием наблюдал за той борьбой, что шла внутри меня, и когда разум все же возобладал над моими желаниями, что-то наподобие легкой улыбки отразилось в глубине его глаз, словно его восхищала та сила духа, то непоколебимое упрямство, что било горячим ключом в моих жилах.

— Что ж, миссис Фейн, чем обязан чести видеть вас сегодня? — произнес он, небрежно облокотясь на стол и складывая руки на груди, отчего рубашка на крепких плечах натянулась.

С трудом отрываю взгляд от игры его мышц, и подхожу ближе. Пусть не думает, что перед ним какая-то деревенская дурочка, которую можно легко смутить иронией и колкими насмешками.

— Я хочу, чтобы ты немедленно вернул мне то, что по праву мое.

Эдвард молчал, и потому я продолжила.

— Мне сообщили, что ты забрал все восемьсот тысяч пиастров. Мое наследство, оставленное покойной матерью. Верни их мне немедленно. Только подлец мог поступить подобным образом.

Мне хотелось вложить в свои слова все то презрение, всю ту ненависть, что я испытывала к этому англичанину, то, что сжигало меня изнутри, мешало спать и дышать. Но моя едкость, казалось, совсем не ранила Эдварда.

— Ох, женщины, как вы все похожи! — воскликнул он, издевательски улыбаясь и картинно вздыхая. — Я уж обрадовался, что ты примчалась сегодня лишь потому, что тебя привела тоска по моей неотразимой персоне, а ты пришла за деньгами. Как банально. До глупости банально!

Эдварда засмеялся и покачал головой.

— Во истину наша жизнь порой напоминает пьесу Шекспира, а порой дешевый водевиль.

Ничего более издевательского и представить нельзя было. Я вдруг увидела себя такой, какой сейчас была: растрепанной, с лихорадочным взглядом глаз, в одной перчатке (вторую потеряла в толпе на станции), ворвавшейся в комнату к неодетому мужчине и требующей денег. Дешевкой.

Но этот удар не свалил меня, а, наоборот, придал силы для борьбы, для отпора.

— Тем лучше, что ты так считаешь! — усмехаюсь едко. — Наш брак с самого начала был глупым ненужным спектаклем, разыгранным тобой из-за мужского самолюбия, а мной — из-за желания обрести независимость. Думаю, настало самое время покончить с этим здесь и сейчас! Верни мои деньги, и я навсегда исчезну из твоей жизни.

— О каких деньгах идет речь? — продолжал издеваться Эдвард, изображая искреннее удивление.

Внутри все так и вскипело, ярость опалила нервы.

— Мое наследство! Которое ты самым подлым образом присвоил себе!

— А, наследство! — воскликнул он, словно только что понял, о чем идет речь. — Конечно же я их забрал. Было бы необыкновенной глупостью оставить деньги в банке, когда финансовый рынок стоял в шаге от глобального фиаско. Тогда бы ты потеряла все.

— То есть ты заботился обо мне? — недоверчиво хмыкаю.

— Конечно.

— Мне твоя забота не нужна. А вот мое наследство — да. Верни его. Сейчас же.

— Да я и рад бы, да тут утром мне пришли бумаги от некоего господина Жаккара, — продолжал разыгрывать спектакль Эдвард, — в которых