— А выжить? — Хмыкнул я.

— Время покажет, — пожал плечами траппер.

Я репортер, а значит не стесняюсь утомлять людей вопросами.

— Послушайте, а как это понимать, что «температура сравнима с беллонской»? В смысле, минус тридцать? А почему не минус двести семьдесят по Цельсию, то есть вблизи абсолютного нуля по Кельвину? Катер же кружится в космосе уже несколько веков! Вам не кажется это странным?

— Не кажется, — ответил Бирман коротко и, не вдаваясь в объяснения, покинул бот. — Да, забыл сказать. Можете выходить.

Теперь очередь была за нами.

Выход для пассажиров в ботах оборудован как в каком-то старинном романе о быте и нравах Москвы еще докосмической эры — только через переднюю дверь. А точнее люк. И я был первым.

Тут всякий уважающий себя репортер просто обязан дать в материале вводную — так сказать, ситуация глазами непосредственного участника событий. Овального идиота, как правило!

Если кому-то кажется, что он может вот так просто, с легкостью сходящего на твердую землю респектабельного пассажира океанского лайнера, ступить прямо в недра древнего ракетоплана — пусть попробует, а я посмотрю.

Лично мне понадобилось дважды глубоко вдохнуть и попытаться выдохнуть свой страх, чтобы унять бешено колотившееся сердце.

— Ну, что? Давай, капитан, вперед?

Это Тайна поддержала меня в самый важный миг.

Я благодарно улыбнулся ей, и Федор тоже сказал что-то ободряющее, но только беззвучно, одними губами.

Я кивнул ему и решительно шагнул из люка.

То было странное ощущение. Оно исподволь овладевало тобой и вовсе не спешило отпускать.

Казалось, ты находишься в месте, которого нет и не может быть на свете. Все мои прежние мысли, как сговорившись, тут же бросились наутек, едва я вышел из бота.

Первым делом я принялся озираться по сторонам, в то время как меня уже теснили вылезавшие следом Федор с Тайной. А я, едва ступив на «Казарку», точно прирос к палубе, и мне почему-то совсем не хотелось двигаться дальше.

Вдобавок забарахлила связь, и я видел лишь беззвучно шевелящиеся губы своих товарищей за прозрачными забралами шлемов.

Какая-то неуместная апатия овладела мной. Хотелось сесть, отдышаться, перекурить в конце концов…

Конечно, то была реакция возбужденного организма, запоздалый бумеранг стресса.

И всё же на борту «Казарки» было очень депрессивно, как в доме с привидениями. Это чувствовал не только я один.

— Как-то душно здесь, — прошептала Тайна так тихо, что я ее еле расслышал. — У меня прабабушка Оксана в таких случаях говорила: будто кикимора завелась…

Федор в ответ опять пожевал губами, но так и не издал ни звука.

— Что? — Чуть не выкрикнул я, чувствуя как нервы начинают стремительно растягиваться, точно нити жевательной резинки. — Что-о-о?!

— По-моему, у нас связи нет, — вдруг ясно и отчетливо произнес Смагин. У меня на контрасте аж в ухе засвербило.

— Моя вина. Забыл переключить кое-что на коммутаторе, — глухо пояснил Бирман. — Сейчас нормально? Прошу доклад от каждого.

— Нормально, — сказал Смагин.

— Вроде бы, — это была Тайна.

— Теперь да, — доложился я.

— Ну, пошли, что ли?

Только теперь я заметил у Бирмана на поясе кобуру пистолета, а за плечом — карабин. Кажется, автоматический. И когда, спрашивается, он успел вооружиться?

Нашлемные лампы давали достаточно яркое освещение на пять-шесть метров по вектору движения, и рассеянный свет — на добрую дюжину.

Несмотря на то, что климат-контроль дока стремился к поддержанию строжайшего влажностного режима (проще говоря, сушил воздух как мог), на палубе ракетоплана призрачно серебрилась изморозь. То ли мы занесли некоторое количество контрабандной влаги вместе с ботом, то ли (и скорее всего) всё объяснялось почтенным возрастом нашего «Сома» — на таких посудинах вечно барахлят вспомогательные системы.

Почему-то в ту минуту мне не пришло в голову, что изморози этой может быть уже четыреста пятьдесят лет…

Осторожно шагая следом за нашим проводником, я мало-помалу вновь проникался охотничьим азартом исследователя и мысленно катал на губах, пробуя на вкус, запев для будущего репортажа:

«Здесь навеки поселились четыре с половиной века лютой космической стужи. Даже сквозь скафандры мы постоянно чувствовали, как кожу щиплет мороз и остро покалывает радиацией.»

Остро покалывает, ага! Господи, и почему я зарабатываю себе на хлеб насущный таким вот щелкоперством? Отчего я не обычный трудяга, не простой предприниматель как Федор?!

Никаких особенных сюрпризов нам поначалу не встретилось.

Просто остро ощущались холод и космическое одиночество огромной железной коробки с дюзами и крыльями, одиноко плывущей в межпланетной пустоте. Как майн-ридовский Всадник без головы, сам по себе, по воле не волн, но элементарной физики.

Зато техники нашлось предостаточно.

За полчаса мы обнаружили последовательно:

— двухместный легкий автожир (гибрид самолета и вертолета), в целости и сохранности, хоть сейчас заправляй и в путь;

— два открытых и негерметичных, а попросту говоря, чисто каркасных автомобиля-багги на четырех человек каждый;

— и, напоследок: тяжелый, герметичный гусеничный вездеход, основательный и солидный.

— Большой, — уважительно сказал я.

— Большой-то большой, а по нормативам возьмет на борт тех же четырех человек. А в перегруз, думаю, не больше семерых, — с ходу оценил его Бирман.

Пилотскую кабину мы пока решили оставить на сладкое.

Бегло осмотрев транспортный парк, мы заглянули в жилой отсек. Несколько поднятых к стенам и по-походному принайтованных коек свидетельствовали о том, что «Казарка» вплоть до катастрофы использовалась исключительно как разъездной катер, но отнюдь не как автономный космический корабль. Она моталась туда-сюда, совершала рейсы от «Восхода» к Беллоне, что-то выгружала, что-то возвращала на звездолет, в итоге вот отвезла космонавтов на зимовку…

Но для чего нужна была эта зимовка, что случилось с людьми на Беллоне, и куда в итоге делись оставшиеся «восходовцы» заодно со «Звездой» — мы пока терялись в догадках.

«Эх, очутиться бы сейчас году эдак в 2165, — фантазировал я, рассеянно оглядывая спартанскую космическую мебель ракетоплана. — Ведь нашел же тогда Х-звездолет „Афанасий Никитин“ фотонный „Восход“! Пусть и брошенный, без космонавтов…»

Да разве сейчас можно хотя бы представить, какие несметные информационные сокровища могли содержаться на его борту?!

И где всё это теперь? Легло под спуд, погрязло в бездонных хранилищах под грифом «Секретно» и в конечном итоге списано в утиль?