Виктор вдруг вспомнил, как в Украине умеют наводить порчу и как люди страдают от сглаза. Он даже когда-то снимал об этом материал. Но сейчас было не до воспоминаний.

– Ладно, Пиа… Хуже журналистки может быть только нелюбознательная журналистка.

– А что же там?

– Я не знаю, но на острове пропадают люди, и об этом нам хорошо известно.

– Ты думаешь, что там… – Пиакор сказала свои слова шепотом и оглядываясь, будто боялась, что за ней кто-то следит и подслушивает.

Виктор в ответ качнул головой:

– База…

– Что будем делать? – глаза Пиакор загорелись.

– Для начала нужно потрясти Эбуму.

– Бесполезно. Хули ничего не скажет, – отрезала Пиакор.

– А посмотрим.

– Если это его тайна, он умрет, а не скажет.

– Не умрет, но скажет, – не сдавался Виктор.

– Живешь так, будто готовишься в следующий раз прожить нормально. А сейчас типа проверяешь, что да как, – завелась Пиакор.

– А ты – нет?

– Если сравнить мою жизнь с танцем, то я как толстая девочка в третьем ряду, которая вечно не знает движений и которой хлопает только мама.

Разговор прервали крики где-то в селении хули. Журналисты прислушались, глядя друг на друга.

– Там что-то случилось, – прошептала Пиакор.

– В джунглях будущее невозможно предсказать – его нужно создавать. Мы либо наблюдаем, как что-то происходит, либо определяем то, что происходит.

Виктор и Пиакор, обогнув банановую рощу, вышли на тропу, протоптанную охотниками хули, к сельскохозяйственным угодьям племени. Кукуруза и рис, завезенные на остров европейцами, были основным гарниром туземцев, и мужчины племени терпеливо и заботливо выращивали урожай, не допуская к этому занятию женщин, но сейчас эти мужчины решали какие-то важные вопросы и их голоса были слышны далеко в джунглях.

Хорошо возвращаться домой и знать, что тебя там ждут. Плохо возвращаться домой и знать, что тебя там поджидают. К приходу журналистов в поселок воцарилась тишина, на утоптанном «плацдарме», прямо у хижины старого Хоро, разворачивалось действо. Вождь племени вместе со старейшинами и шаманами грозно восседал во главе собрания. В первобытном танце, потрясая копьями, безмолвно кружились воины, выкрашенные желтой глиной. В середине круга, сидя на корточках, сидел верховный шаман Земит и что-то напевал. Виктор, который уже знал большую часть лексикона хули, стал прислушиваться и обнаружил, что ни слова не понимает. Его недоумение развеяла Пиакор:

– Это не ток-писин, – шепнула она Лаврову, – это собственный язык хули.

– Ты его знаешь? – так же тихо спросил Виктор.

– Премьер-министр Майкл Сомаре у нас – хули. Сейчас попробую перевести.

Земит, обладавший хорошим голосовым диапазоном, выдавал свою песню-заклинание, купаясь в энергетике благодарных зрителей, как Иво Бобул на концерте во Дворце культуры «Украина». Вот только текст был другим:

– Они хотят убить Эбуму, – с ужасом произнесла Пиакор, отвлекшись от перевода песни.

– Почему?… – Виктор оторопел. «Только этого нам не хватало. Сожрут единственного свидетеля!»

Но Пиакор не ответила. Она продолжала переводить пение шамана.

Позади Земита лежал связанный Эбума. Он стал громко кричать, но его никто не слышал. Все слушали шамана. В стороне тихо плакала возлюбленная Эбумы. Она ничего не могла сделать.

– Вик! Они убьют его! – не выдержав, выкрикнула Пиакор. – Вик!

Виктор молчал. В его голове созрел план. Он подозвал к себе какого-то мальчишку из племени.

Двое папуасов поставили Эбуму на ноги и привязали его к большому столбу, врытому здесь же. Уже заканчивалась песня шамана, уже затянули вой женщины, и Эбума сник, понимая, что живым ему не вырваться. Изголодавшийся и жаждущий крови Земит, не скрывая удовольствия, встал в полный рост и подошел к Эбуме, посмотрев ему в глаза. Он потянулся за смертельной раковиной, висящей на шее… но не обнаружил ее. Оглянувшись в растерянности, шаман вскрикнул от досады и увидел проворного мальчишку, убегающего с его раковиной в кусты. Земит, решив закончить свое дело, выхватил из-за пояса костяной нож и замахнулся, а Эбума закрыл глаза и набрал полные легкие воздуха… В этот момент над шаманом просвистел тесак Виктора и вонзился в столб чуть повыше головы Эбумы с такой силой, что зазвенела рукоять. Колдун крякнул и присел от неожиданности… Виктор решительно вышел на центр круга.

– Эбума не умрет!

Виктор понимал, что рискует. Ему как новоиспеченному члену папуасской семьи, может быть, не все еще было позволено, а тем более когда дело касалось обычаев племени, уходящих корнями в глубину веков. Но дело того стоило. Это было не только спасением Эбумы, но и боевым самоутверждением большого белого человека в первобытном обществе. Виктор, может быть, и подсознательно, но желал этого.

Он сразу, не требуя объяснений, выдал пламенную речь на ток-писин, говоря о том, что убивать соплеменника нельзя. Кто в племени приносит самые вкусные плоды? Эбума. Кто приносит редкую рыбу? Тоже Эбума. Благодаря кому старики и женщины стали есть горячую пищу, от которой не пучит живот? Опять же, благодаря Эбуме.

Папуасы были поражены этим напором. Они еще не видели большого белого хули таким эмоциональным. Все молчали, и даже обычно активный шаман Земит молча стоял рядом и откуда-то из-под локтя Виктора бросал боязливые взгляды на лицо великана.

Один из старейшин племени, сидящий по правую руку от вождя, поднялся и впервые подал голос:

– Большой белый Хоро говорит правильно. Эбума настоящий друг и брат племени, но закон хули суров для любого… Закон говорит: если один хули обманул другого, он должен умереть.

– А приносить новое людям хули будешь ты? – бойко ответил старейшине Виктор.

Тот не ожидал такого вопроса и сел на свое место.

– Или ты? – спросил Виктор еще у одного старика, сидящего еще правее старого Хоро.

– Или ты? – громко спросил Лавров Земита.