стола наверняка является символом женской несостоятельности.

— Почему там так шумно?

— Э, я в кино.

— На новой работе все хорошо?

— Ага.

— Тебе нравится преподавать? Может, в этом направлении и надо двигаться?

— Не знаю, мам, — ответила Никки, желая поскорее закончить разговор. — Мне пора. Увидимся завтра днем.

Мама попрощалась, и Никки сунула телефон в карман. Девушка не могла понять, какое ощущение оставил у нее разговор: то ли разочарование, то ли облегчение, то ли радость. Будь рядом Джейсон, они бы вместе посмеялись над этим.

К Никки опасливо приблизился посетитель и поинтересовался, действует ли еще скидка.

— Конечно, — ответила Никки, хотя «счастливый час» закончился пятнадцать минут назад, и налила ему лагера. Несмотря на все усилия выкинуть Джейсона из головы, она беспрестанно поглядывала на дверь, мечтая, чтобы он просто вошел сейчас в паб и извинился за опоздание.

В кармане пискнул телефон. Это оказалось сообщение от мамы: «Еще одно. Пжлста, будь осторожна в Саутолле. Сейчас по Четвертому каналу показывают, что случилось с Кариной Каур: не езди туда вечером!!!»

Никки взглянула на телеэкран. В нижнем углу светился логотип Четвертого канала. Из-за шума, царившего в пабе, голос ведущего был едва различим, и Никки включила субтитры.

«8 апреля 2003 года была объявлена пропавшей без вести девочка, не вернувшаяся из школы домой».

«Ученице двенадцатого класса Саутолльской средней школы Карине Каур до выпускных экзаменов оставалось всего несколько недель».

«Поиски пропавшей школьницы начались через 48 часов».

Две молодые женщины махнули Никки из-за столика.

— «Счастливый час» еще продолжается? — осведомилась один из них.

Никки отрицательно помотала головой. Женщина покосилась на клиента, потягивающего лагер.

— Вы уверены? — уточнила она.

Никки приняла их заказ, не сводя взгляд с экрана. Следующая порция субтитров сопровождала картинку с изображением сотен мерцающих огоньков. Затем камера наехала и показала толпу старшеклассников в форме, со свечами в руках.

«После обнаружения тела Карины Каур возле ее школы было организован митинг памяти».

— По-моему, я велела тебе уйти пораньше. Давай. Тебе надо отдохнуть, — сказала Грейс, ставя поднос на стойку.

Никки рассеянно кивнула официантке, но не смогла оторвать взгляд от экрана. Его заполняла фигура молодой пенджабки, стоявшей у высоких железных ворот школы и державшей в руках зажженную свечу. Ногти ее были покрыты ярко-розовым лаком с золотыми блестками. Пламя свечи освещало струйки слез на лице и золотой кулончик в виде буквы «Г» на шее.

* * *

Торговец за прилавком «Сладкой жизни», вероятно, думал, что делает Никки комплимент.

— Этот гулаб джамун стоит своих калорий, — сказал он, оглядывая покупательницу с ног до головы. — Но вам ведь нечего волноваться, а? Во всяком случае, пока, — мужчина усмехнулся. — До замужества моя жена тоже была тощая, как палка…

— Было бы здорово, если бы вы просто упаковали их в коробку, — быстро перебила его Никки.

— Нет проблем, дорогуша. У вас намечается вечеринка? Я приглашен? — ухмыльнулся торговец, наклоняясь к ней.

Еще секунда — и Никки швырнула бы дурацкий гулаб джамун этому типу в физиономию, но тут из подсобки появилась его жена. Он немедленно занялся поисками упаковочной коробки. Женщина злобно покосилась на Никки. Девушка поспешила расплатиться и ретировалась.

Она проверила время на телефоне. Ехать к маме еще слишком рано: посыплются вопросы о преподавательской деятельности, на которые у Никки не найдется ответа. И девушка стала прогуливаться по Бродвею, тротуары которого были заставлены вешалками с дешевой одеждой и ящиками с овощами и фруктами. К киоску сотовой связи, где продавали телефонные карточки для звонков за рубеж, выстроилась извилистая вереница мужчин. Над магазинами громоздились разнообразные фирмы; перекрывающие друг друга вывески выходили за пределы зданий, точно «пузыри» для текста в комиксах: «Панкадж Мадхур. Бухгалтерский учет», «Гостевой дом „Гималаи“», «Системы видеонаблюдения РЖП лтд». Никки пробиралась сквозь толпу с коробкой сластей под мышкой, с удивлением понимая: то, что раньше казалось ей хаосом, теперь стало чем-то родным. Наконец она добралась до перекрестка, перешла улицу и оказалась у входа в «Банк Барода».

Войдя, Никки сразу заметила Шину, которая сидела за стойкой и занималась с клиентом.

— Следующий, — крикнула ей женщина в соседнем окне.

— Нет, спасибо, — ответила Никки. — Я к Шине.

Шина подняла глаза. Она отпустила клиента, после чего вышла к Никки и поздоровалась. Ее строгий, официальный вид противоречил растерянному выражению лица.

— Келли, у меня обеденный перерыв, — крикнула она.

Как только они вышли на улицу, улыбка сбежала с лица Шины.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Мы можем поговорить?

— Ох, Никки, я понимаю, что должна была спросить у тебя разрешения, прежде чем распространять истории. Ты расстроилась, верно? Послушай, женщины, которые придут на следующий урок, заслуживают доверия. Сегодня вечером мы обсудим, что говорить «Братьям», если они станут интересоваться.

— Я не по этому поводу. Меня интересует Карина Каур.

Беспокойство исчезло с лица Шины.

— Ты помешала, у меня сейчас обеденный перерыв, — ответила она.

— Я не могу разговаривать с тобой об этом в храме, там слишком много лишних ушей. Мне пришлось приехать сюда.

— С чего ты взяла, будто я что-то знаю?

Никки описала телекадры школьного митинга памяти со свечами.

— Я почти уверена, что видела тебя.

— Это невозможно. Я уже не училась в школе. Незадолго до гибели Карины я вышла замуж.

— Тогда это был кто-то очень похожий на тебя. С розово-золотым маникюром.

— В Саутолле многие женщины такой носят, — возразила Шина.

— Это была ты. Мы обе это знаем. На той девушке была цепочка с кулоном в виде буквы «Г».

Шина вздрогнула, словно Никки толкнула ее. Она пришла в себя только после того, как поправила воротник блузки, спрятав от посторонних глаз тонкую золотую цепочку.

— Зачем, Никки? Зачем тебе это знать? Если тебя мучает простое любопытство, я не собираюсь его удовлетворять. Речь идет о серьезных проблемах нашей общины.

— Я спрашиваю не ради любопытства.

— А ради чего тогда? — настаивала Шина.

— Я тоже принадлежу к этой общине, — ответила Никки. — Пускай я здесь не живу, но теперь я ее часть. За всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя такой разочарованной, взволнованной, любимой и растерянной, как в эти последние два месяца. Но тут, кажется, происходит много событий, подоплеку которых мне не позволяют узнать, — она вздохнула и посмотрела Шине в глаза. — Я не настолько наивна, чтобы думать, что могу помочь, однако мне хочется быть в курсе.

Лицо Шины смягчилось. Сквозь тучи пробился тоненький солнечный лучик и окрасил ее крашенные хной волосы в оранжевый цвет. Никки не желала опускать взгляд, даже когда Шина посмотрела сквозь нее, глубоко задумавшись.

— Давай прокатимся, — предложила она наконец.