– И слава богу! – проворчал граф, занимая за столом свое место.

После этого он старался забыть свою досаду в любезностях с леди Думбелло, сидевшей по левую сторону от него. Улыбка графа и зубы графа, когда он нашептывал различные пустячки хорошеньким молоденьким женщинам, представляли феномен, которому нельзя было не удивляться. Каковы бы ни были эти пустячки при настоящем случае, леди Думбелло принимала их весьма равнодушно, изредка отвечая на них односложными словами.

Вести к столу Александрину выпало на долю Кросби, и он был этим чрезвычайно доволен. Для него, как будущего женатого человека, необходимо было бы отказаться от знакомства с такими семействами, как семейство де Курси, но ему хотелось, по возможности, оставаться в дружбе с леди Александриной! Какой бы прекрасной подругой для Лили была леди Александрина, если только возможна подобная дружба! Какую бы пользу доставила она этой милой девушке, потому что хотя прелести милой девушки и были очень велики, но он не мог не допустить, что в Лили чего-то недоставало: недоставало умения держать себя и говорить, умения, которое некоторые люди называют светским лоском. Лили, наверное, могла бы многому научиться от леди Александрины, и, само собою разумеется, это-то убеждало и заставляло Кросби понравиться Александрине при настоящем случае.

Александрина, по-видимому, тоже была расположена к тому, чтобы понравиться. Во время обеда она ни слова не сказала Кросби о Лили, хотя и говорила о Делях вообще, об Оллингтоне, показывая тем, что ей известно было положение, в котором он находился, намекала на последние балы в Лондоне, на случаи, при которых, как припоминал Кросби, отношения между ними были самые нежные. Для Кросби было очевидно, что, во всяком случае, она не хотела с ним ссориться. Очевидно было также, что она немного колебалась заговорить с ним о его помолвке. Кросби нисколько не сомневался, что она знала об этом. В таких отношениях они находились друг к другу, пока дамы не вышли из столовой.

– Итак, ты думаешь жениться, – сказал высокопочтенный Джорж, подле которого очутился Кросби по уходе дам.

Кросби занимался в это время орехами и потому не счел за нужное отвечать.

– Это самая лучшая вещь, какую только может сделать человек, – продолжал Джорж, – то есть если не упустит из виду главного предмета, если не будет дремать. Ну что хорошего проводить всю свою жизнь холостяком!

– Ты, однако же, успел свить себе гнездышко.

– Да, успел, я успел кое-чем заручиться и намерен удержать это за собой. Ну что будет с Джоном, когда не станет нашего отца? Ведь Порлокк не даст ему ни куска хлеба с сыром, ни стакана пива, чтобы поддержать в нем жизнь, разумеется, не даст, если только захочет.

– Я слышал, что твой старший брат тоже женится.

– Ты слышал это от Джона. Он везде распространяет эту молву, собственно, для того, чтобы вывести меня из терпения. Я не верю этому ни на волос. Порлокк не способен быть женатым, и, что еще более, сколько мне известно, он недолговечен.

Таким образом Кросби выпутался из затруднительного положения, и, когда вышел из за стола, он не видел ни малейшего повода упрекать себя.

Но вечер еще не кончился. Когда Кросби воротился в гостиную, он старался уклониться от всякого разговора с графиней, полагая, что нападение, по всей вероятности, скорее последует от нее, чем от дочерей. Поэтому он вступал в разговор то с одной, то с другой из ее дочерей, пока не увидел себя наедине с Александриной.

– Мистер Кросби, – сказала Александрина вполголоса, в то время, когда они стояли у одного из отдаленных столов, – я хочу, чтобы вы сказали мне что-нибудь о мисс Лилиане Дель.

– О мисс Лилиане Дель! – сказал он, повторив ее слова.

– Она очень хороша собой?

– Да, очень хороша.

– И очень мила, привлекательна, умна, вообще очаровательна? Можно ее назвать образцом совершенства?

– Она очень привлекательна, но образцом совершенства назвать нельзя.

– Какие же у нее недостатки?

– Отвечать на такой вопрос весьма трудно. Если бы меня спросил кто-нибудь, в чем состоят ваши недостатки, как вы думаете, ответил ли бы я на этот вопрос?

– Ответили бы, я уверена, и составили бы из них предлинный список. Что касается до мисс Дель, вы должны считать ее совершенством. Если какой джентльмен будет моим женихом, то я потребую от него клятвы перед целым светом, чтобы он признавал меня за верх совершенства.

– Но если тот джентльмен не будет вашим женихом?

– Тогда совсем другое дело.

– Я не ваш жених, – сказал Кросби. – Такое счастье и такая честь для меня недоступны. Но, несмотря на то, я приготовился всюду свидетельствовать о вашем совершенстве.

– А что скажет на это мисс Дель?

– Позвольте уверить вас, что мнения, которые я вздумаю выражать, мои собственные мнения, независимые от мнений посторонних.

– И вы думаете поэтому, что вы не обязаны быть порабощенным? Много ли же месяцев вы будете наслаждаться такой свободой?

Кросби с минуту молчал и потом заговорил серьезным голосом.

– Леди Александрина, – сказал он, – я попросил бы от вас большой милости.

– Какой же милости, мистер Кросби?

– Я говорю вам серьезно. Будьте так добры, так любезны, не соединяйте моего имени с именем мисс Дель, пока я нахожусь здесь.

– Скажите, пожалуете, уж вы не поссорились ли?

– Нет, мы не ссорились. Я не могу объяснить вам теперь же причины этой просьбы, но я объясню вам ее до отъезда.

– Объясните ее мне!

– Я всегда считал вас более чем знакомой, я считал вас другом. В былые дни бывали минуты, когда я становился до такой степени безрассуден, что надеялся назвать вас даже более чем другом. Признаюсь, я не имел ни малейшего права на подобные надежды, но уверен, что все еще могу смотреть на вас как на друга.

– О, да, без всякого сомнения, – сказала Александрина самым тихим голосом, в котором отзывалась нежность. – Я сама всегда считала вас своим другом.

– Поэтому-то я и решаюсь просить у вас этой милости. Это такой предмет, о котором в настоящую минуту я не могу говорить откровенно без сожаления. Вам, во всяком случае, обещаю объяснить все прежде, чем оставлю ваш замок.

Таким образом он успел мистифировать леди Александрину.

– Я не думаю, что он помолвлен, – говорила она в тот вечер леди Амелии Гезби.

– Пустяки, душа моя. Леди Джулия не стала бы говорить об этом с такою уверенностью. Само собою разумеется, ему не хочется, чтобы говорили об этом.

– Если он и дал обещание жениться, то, верно, нарушит его, – сказала леди Александрина.

– Да, он нарушит, душа моя, если ты подашь ему надежду, – сказала замужняя сестра с чисто сестринским расположением.

Ложась спать, Кросби гордился собою. Он успел отклонить приготовленную против него атаку, не сказав ни слова, за которое бы мучила его совесть. Так, по крайней мере, говорил он в то время самому себе. Впечатление, произведенное его словами, состояло в том, что, вероятно, только еще возбужден вопрос о его помолвке с Лилианой Дель, но что в настоящую минуту ничего еще положительного не было. Поутру однако же совесть его была уже не так чиста. Что подумала бы и сказала Лили, если бы узнала обо всем? Осмелился ли бы он объяснить ей или кому-нибудь другому действительное состояние своей души?