«Во славу бурбона, – провозгласила Бешеная Морин. – Эй, умники! Что вы творите?»

Последние слова она прокричала двум мужчинам, которые катались на полу как борцы. Они ее не слышали или не обращали внимания. Один разбил о голову другого бутылку, второй вытащил нож. Они умирали на полу бара, восставали и начинали все заново. Бешеная Морин орала, но они ее игнорировали. Бармен – тот, который живой, – ходил за стойкой туда-сюда прямо сквозь Бешеную Морин. Она замирала и кричала: «Поцелуй меня туда, на чем я сижу по субботам!», – а бармен наливал очередную кружку пива.

Маргарита показала на ряды бутылок:

«Почему ты не пытаешься сбросить с полки бутылку?»

Я проглотила бурбон и закашлялась:

«А ты почему не пробуешь?»

«Я первая спросила».

«Не могу», – сказала я.

«Можешь, ты раньше это делала. Лампочка в библиотеке».

«Я ее не взрывала».

«Взрывала. Так что тренируйся. Чем больше тренируешься, тем лучше получается».

«И какой в этом прок?»

«Люди это увидят. Может, не тебя саму, но то, что ты натворила. Ты воздействуешь на мир. Это уже кое-что».

«Я так не думаю».

«Это больше, чем могут эти два джентльмена, – показала она рюмкой на боровшихся на полу мужчин. – Это больше, чем умеют они».

Я вспомнила, как Маргарита скидывала книги с библиотечных стеллажей, вспомнила фотографию на полу книжного магазина. Я тоже такое делала: щекотала детям пятки, сдергивала с них одеяла, напевала, пока они не начинали меня слышать. Я не понимала, как и почему это работает. Может, я и взорвала лампочку, может, свалила фотографии с журнального столика Мерси. Но все это казалось случайностью. Как и подхватить грипп.

«Ну и как ты это сделала? – спросила я, поворачиваясь к Маргарите. – Когда отправила в полет газету?»

«Ты меня рассердила».

«Значит, мне просто нужно разозлиться?»

«Нет, – сказала Бешеная Морин, вытирая барную стойку. – Нужно сосредоточиться и в то же время отпустить себя».

«Что это значит?» – поинтересовалась Маргарита.

«Что случилось, когда вы умерли? – отозвалась Бешеная Морин. – Когда впервые вернулись?»

«Все было как в тумане, – ответила я. – Ярким и темным, а еще размытым, словно смотришь сквозь слезы».

«И вам пришлось учиться собирать себя, обрисовывать свои контуры?»

«Да», – кивнула Маргарита.

«И чем больше вы себя собирали, чем больше обрисовывали себя, тем более реальными себя чувствовали?»

«Да», – ответила я.

«Вот, – продолжала Бешеная Морин, – нужно отпустить себя. Позволить себе рассеяться в воздухе подобно туману над озером. И одновременно, вместо того чтобы сосредоточиться на себе, сфокусироваться на том, что хочешь сделать. Обрисовываете контуры самого действия, понимаете? Падающей с полки книги. Разбивающегося окна. Взрывающейся лампочки. Плавающей по коже татуировки».

«Погоди, – сказала Маргарита. – Ты… рассказываешь себе историю?»

«Да, – улыбнулась Бешеная Морин. – Рассказываешь себе историю о том, что произошло. И тогда это действительно происходит. Попробуйте».

Мы попробовали. Маргарита закрыла свои «неглаза», и я – тоже. Я распустила свои контуры, позволив им провиснуть и стать нечеткими.

В моей «негруди» что-то затрепетало, отчаянно заскреблось, словно когтями по запертой двери. Мои «неглаза» открылись.

«Что такое?» – спросила Бешеная Морин.

«Ощущение мне не нравится».

«Ты же отпускаешь себя, когда проходишь сквозь дверь или стену».

«Да, но тогда я двигаюсь. Это происходит быстро. Мне не приходится задумываться. А сейчас ощущение ужасное».

«Как умирать? Ты ведь уже умирала, – сказала Бешеная Морин. – Одним разом больше…»

Мы опять закрыли глаза. Снова странный трепет, что-то отчаянно заскреблось, «несердце» заколотилось в «негорле». «Некожу» пронзили тысячи иголок. «Нелегкие» горели.

Я опять закашлялась, ловя ртом воздух: «Не могу».

«Я тоже», – отозвалась Маргарита.

«Нет, можете, – возразила Бешеная Морин. – Вы собирали себя раньше, соберете снова. Вы духи, бесплотные, и ваш дух силен».

«Но…»

«А ты думаешь, как ты здесь находишься, разговариваешь со мной? – продолжала барменша. – Как ты ощущаешь вкус выпивки? Чувствуешь пальцами мех этого лиса? Как вы находите друг друга? Вот как вы могущественны. Позвольте себе это ощутить».

Я взяла Маргариту за руку. Я почти ощутила ее тонкие пальцы в своих. Я почти ощутила ее легкое ответное пожатие.

Мы снова закрыли глаза, расслабили свои контуры. Меня пронзали горячие искры боли. Трепет и царапанье сменились ощущением невесомости, безрассудства, неистовства. Что для нас смерть? Смерть – ничто! Ничто! Мы выпустили духов самих себя в прокуренный бар. Когда мои мысли стали одновременно белыми, темными и яркими, когда я оказалась на грани того, чтобы потерять все ощущение себя, я рассказала себе историю. Историю бутылки.

Жила-была бутылка водки, самая дорогая бутылка на полке, и вот она зашаталась и упала.

Стук и звон стекла. Сначала упала бутылка, потом – я обратно в себя.

– Вот черт! – воскликнул бармен.

Бешеная Морин захлопала в ладоши: «Это тебе урок, болван».

Пивная кружка одного посетителя пронеслась по бару, свалилась со стойки и врезалась в стену.

Маргарита, прекрасная Маргарита, ухмылялась мне. Я ухмыльнулась в ответ.

«Вот видишь, у тебя получилось», – сказала она.

«У нас получилось», – ответила я.

Мы тренировались снова и снова, пока бармен, который носился по бару как медведь, обвиняя посетителей в том, что над ним издеваются, не выгнал всех. Пока Бешеная Морин не сказала, что на сегодня мы достаточно позабавились и должны оставить что-нибудь на завтра.

«Ты должна с ней поквитаться», – сказала я Маргарите.

«С кем? С Морин?»

«Перестань. Ты знаешь, с кем. С дочерью проповедника».

Глотнув еще бурбона, она скорчила гримасу и поставила рюмку: «Это бессмысленно. Она мертва, мирная смерть во сне. Что-то с сосудами».

«Тогда ты знаешь, что должна делать».

«Не он меня убил».

«Он тебя бросил! Он женился на женщине, которая убила тебя, зная, что она это сделала! Он позволил ей остаться безнаказанной!»

«Почему ты так сердишься?»

«А ты почему нет?»

«И что, по-твоему, мне делать? Опять перевернуть фотографии? Свалить книги с полок? Напугать его кошку?»

«Маргарита, он может тебя видеть. Покажись ему. Заставь раскаяться».

«Я не Бог», – сказала она.

«Ты – дитя Божье».

«Как и ты».

«Я умерла от гриппа и не могу никого за это наказать. Не могу добиться справедливости. А ты можешь».

Она держала рюмку обеими руками, словно согревая: «Что, если он не раскается? Что, если скажет, что снова поступил бы так же?»

«Любил тебя?»

«Причинил мне боль».

Я забрала у нее бурбон, допила, перевернула рюмку и швырнула на стойку.

«Тогда, – сказала я, – мы его убьем».

Король-дракон

Маргарита опять исчезла, что ей было свойственно, хотя на этот раз я не сомневалась: она вернется. Но мы скучали по ней у голубого домика среди