— А если создать условия, при которых вымогательство стало бы регулируемым? Предположим, защиту нам предлагали бы не бандиты, а государство? И чтобы мы платили четко оговоренный процент от наших доходов?

Цзян смотрела на длинные чаинки, которые плавали в чашке, как морские водоросли, влекомые невидимым течением. Как и все в Китае, она знала, что перемены являются неотъемлемой и серьезной частью жизни, и теперь позволила себе дышать полной грудью. За густым ароматом кофе и нежным запахом чая она безошибочно распознала озоновый смрад. Перемены близились.

— Какой процент? — заинтересованно осведомилась Цзян.

— Три процента. В конце каждого месяца. Наличными. Никаких вариантов типа «бартера» — выплаты в виде услуг наших девочек, никакого повышения тарифов. Выплаты производятся на основании информации, которую мы будем предоставлять в конце третьей недели каждого месяца.

— Цифры, на основе которых будут высчитываться три процента, будем предоставлять мы?

— Да, — кивнула Сюзанна. — Я надеюсь, вы в состоянии оценить выгодность предлагаемой мною системы по сравнению с той анархией, которая имеет место в настоящее время?

— Безусловно, — осторожно ответила Цзян. — Но для того, чтобы реализовать ваш план, понадобится очень влиятельный человек в правительстве.

— Совершенно верно. Один из постоянных посетителей моего «Парижского дома» занимает весьма высокий пост в руководстве Концессии. Французской концессии. Как вы полагаете, этот человек обладает достаточным влиянием?

Сюзанна продолжила развивать перед собеседницей свой план. Его можно будет воплотить в жизнь лишь при том условии, что Цзян откроет заведение на территории Концессии, чтобы находиться под ее защитой. При этом прежнее заведение она может оставить и в Старом городе, а новое открыть в здании, расположенном через дорогу от «Парижского дома», или вообще перенести весь свой бизнес на территорию Концессии.

— Мне нужно обдумать все это, — сказала Цзян.

— Разумеется. Думайте, сколько вам нужно. Но сегодня вечером не откажитесь развлечься в моем заведении.

— В котором часу мне прийти? — склонила голову Цзян.

Всего через шесть недель Иностранный сеттльмент и Концессия напоминали потревоженные ульи. Открывалось новое заведение Цзян. Его название, позаимствованное из древнекитайской литературы, было понятно немногим и в переводе означало «Это случится у излучины реки». Однако со дня открытия его называли просто «У Цзян», и оно считалось лучшим в Азии публичным домом и курильней опия.

Заведение Цзян открылось чудесным весенним вечером в конце апреля, и ласковый ветерок, дувший над Янцзы, приносил запах моря в каждую комнату. Французские оперные певцы вперемешку с пиратами позировали длиннолицему англичанину, представившему вниманию публики новейшее достижение научной мысли, фотографический аппарат. Двое французских художников объявили новшество ересью и заявили, что оно никогда не сможет заменить их искусство.

Гвоздем вечера стали избранные отрывки из последней оперы дочери Цзян «Путешествие на Запад». Макси был зачарован пением, танцами, волшебной акробатикой того, что впоследствии назовут «Пекинской оперой». Он целиком и полностью оказался под властью «Путешествия на Запад». Снова и снова он вместе с другими зрителями вскакивал с места, бешено аплодируя, и кричал: «Хоа!» — а затем свистел и восторженно вопил.

Пока Макси предавался безудержным восторгам по поводу «Путешествия на Запад», Ричард сделал знак фотографу-англичанину, пригласив его в свою контору. У него уже состоялся весьма интересный разговор с этим человеком, и сейчас он хотел узнать кое-что еще.

— У вас сохранились картинки, о которых вы упоминали раньше? — спросил Ричард.

Молодой человек сунул руку в кожаную сумку и достал из нее аккуратно упакованный сверток. Развязав узел веревки, он сорвал коричневую упаковочную бумагу и вытащил из пакета два десятка фотографий, о которых шла речь.

— Тот самый? Старший сын Элиазара Врассуна?

— Да, сэр. Он уже не мальчик, а мужчина, но это определенно он.

— Откуда у вас эти карточки? — спросил Ричард.

— Он заплатил мне за то, чтобы я их сделал.

— Да, но как получилось, что они оказались у вас, а не у него?

— Я отдал ему оригиналы, но у меня остались негативы. — Англичанин засмеялся. — Их он не догадался потребовать.

Ричард сомневался, что наследник Врассуна вообще знает, что такое негатив.

— Где вы делали эти снимки?

— В гостиной его любимого лондонского борделя.

— И он вам разрешил?

— О господи, ну конечно же! Он даже хотел позировать в обнимку с одной крошкой, но та расплакалась и убежала.

Ричард на мгновение задумался, посмотрел на фотографа и спросил:

— Что за крошка?

— Его шлюха.

— Сколько ей было лет? — Ричард почти шептал. Его мозг лихорадочно работал, просчитывал возможные варианты.

— Десять или, может, двенадцать.

Ричард рассматривал фотографии. На трех из них был изображен старший сын Врассуна. Он сидел без рубашки, положив ноги на стул и выставив напоказ внушительные мышцы.

— Можно ли совместить две фотографии?

— Вы имеете в виду — склеить их?

— Нет, я говорю о том, чтобы взять фотографии двух людей и совместить их так, чтобы выглядело, будто они сфотографировались вместе — в одно время и в одном месте.

Молодой фотограф поскреб в затылке, и Ричард порадовался, что из кудрей юноши не вывалилось никаких насекомых.

— Теоретически, думаю, что это возможно, но у двух фотографий будет разный фон, и сразу станет понятно: это фотомонтаж.

— Правда? — с иронией в голосе спросил Ричард. Он достал из ящика стола маникюрные ножницы и принялся вырезать из фотографии фигуру старшего отпрыска Врассуна. Затем повернулся к молодому человеку и проговорил: — Что, если теперь вы возьмете снимок с изображением другого человека на левой стороне, а на правую присобачите фото сына Врассуна и потом переснимете то, что получится. Тогда фон будет одинаковым.

— Полагаю, я смогу это сделать, но зачем?

— Затем, что за эту фотографию и ее негатив я заплачу вам больше, чем вы получили за все снимки, которые когда-либо сделали.

— Слушаю вас, мистер Хордун, — улыбнулся фотограф. — Кто второй человек, который должен красоваться рядом с молодым Врассуном?

Ричард отвернулся к большому окну и посмотрел на китайцев, проходивших мимо его конторы.

— Сколько лет было шлюхе, которую выбрал для себя этот мерзавец?

— Я уже говорил: десять или двенадцать.

— И она плакала? — подумав, спросил Ричард.

— У меня сложилось впечатление, что он сделал ей больно.