– Подумаешь, какие нежности! Меня тоже подкарауливает один ворон. Он так меня ревнует, что выклевал глаз моему котенку! Хотя я сама полицейская и никого не боюсь по долгу службы, – женщина-полицейский распахивает перед ними дверь.

– Выклевал глаз котенку? Ты слышишь, Януарий?! – жена чувствует обнадеживающий запах огуречного лосьона, яичного крема, земляничного мыла.

– Да, пока только котенку, – кивает женщина-полицейский. Ее буквально прорвало, хотя она на службе и понимает, что это недопустимо. – Но это последнее предупреждение, потом этот сильный мужчина кинется на меня, несмотря на то, что я полицейская.

– Послушайте, коллега… – стучит по столу полицейский.

– У меня есть имя… – сознается женщина-полицейский, и ужас отражается на ее честном служивом лице.

– Нет! – кричит полицейский.

– Меня зовут Анна-Мария-Мишель! Я не какая-нибудь безымянная Олимпия! – женщина-полицейский распахивает окно и выдает свое имя кустам и заржавленным рельсам, по которым когда-то ходил трамвай.

– Я и не думал, что вы Олимпия, ворон ворону глаз не выклюет, – потерянно отзывается полицейский.

– Как знать! Вороны очень умные и страстные, – хихикает Януарий.

– Помолчите вы все! Я люблю голубей! – полицейский понимает, что проиграл, нарушил, и потому торопится хоть что-то рассказать о себе.

– Я так и думала о вас. А вы, Олимпия, вы так думали о нем? – Женщина-полицейский внезапно обнимает жену Януария, которая больше не плачет.

– Я так и думала, а ты, Януарий? – жена обнимает своего мужа, женщина-полицейский обнимает жену, и теперь они стоят, обнявшись втроем.

– Я думал, – хихикает и хихикает Януарий, что даже странно для мужчины.

– Но почему? – спрашивает оскорбленный полицейский, он хочет избежать хотя бы последнего унижения.

– Потому, мой любезный коллега, что голубь способен только на непорочное зачатье! Поэтому вы любите голубей!

– Не кощунствуйте! – полицейский становится на колени, и каждый может его пнуть.

Никто не отказывается.

– В вас говорит бессилие, – поднимает его с колен женщина-полицейский.

– Что?! Я старше вас по званию!

– Пока вас не оскорбишь, вы на меня и не посмотрите! Я знаю, вас зовут Эдит.

– Это фамилия, просто фамилия, а зовут меня Этиоклом.

– Не отвлекайтесь, коллега. Давайте лучше поговорим о том, зачем нас вызвали в участок, ведь наше дежурство только завтра, – женщина-полицейский смотрит на Этиокла Эдита холодно и расчетливо. Видно, что она оскорблена.

– Ожидались беспорядки. На Ближнем Востоке взрывоопасная обстановка, – рапортует тот, хотя женщина-полицейский более низкого звания.

– Но мы же не на Ближнем Востоке, – прищуривается она.

– Мы – нет, но они очень остро на все реагируют.

– Кто?

– И те и другие.

– Что же делать?

– Делать ничего не нужно, просто надо быть начеку.

– А если начнутся все-таки беспорядки?

– Если начнутся все-таки беспорядки, мы все равно ничего не сможем сделать.

– Зачем же мы пришли?

– Чтобы потом не говорили, что беспорядки нас застали врасплох. А вы, – вспоминает полицейский о посетителях, – идите домой.

– Но баклан меня преследует! – стонет Олимпия: у нее нет больше слез, и она даже не пытается заплакать.

– Значит, вы кому-то нужны на этой земле! – простирает к небу земляничные руки женщина-полицейский.

– А тебе я разве не нужна, Януарий? – молит жена.

– Не нужна! Идем домой, мы здесь всем надоели!

И они уходят. Полицейские смотрят в окно на заржавленные рельсы, ждут. Но пара так и не выходит из дверей участка, наверное, затаилась где-то в здании, спряталась и ждет неизвестно чего.

– Ушли. Мы совсем одни в этом мире, – говорит женщина-полицейский. – Я вам сознаюсь, коллега Этиокл Эдит, мне иногда кажется, что мой ворон вовсе не сильный мужчина, а просто святой. Как голубь. Он ведь живет над церковью. Прямо на кресте. А ко мне только прилетает. Ходит, заложив руки за спину, по двору. Рукава обтрепаны до самых перьев.

– Не плачьте. А котенок? Он же выклевал ему глаз?

– Как я могла забыть! Конечно, выклевал. Как я могла усомниться в его любви! Какая глупость!

– Пойдемте посмотрим, не начались ли беспорядки. А то дежурство скоро закончится.

– Пойдемте, а то мне нужно к котенку, он ведь болеет. Но в нашей ветеринарной клинике обещали ему сделать такой искусственный глаз – сова позавидует!

– Лучше бы мы остались дома. У нас дома всегда есть хорошая еда. У нас в холодильнике есть свиная нарезка, сосиски, копченая колбаса, – говорит жена мужу, который идет за ней из комнаты в комнату чужой квартиры; все комнаты пусты; входная дверь была распахнута, вот они и зашли, и кто их осудит за это?

– Зачем же мы пришли, я не хотел идти, зачем это вообще ходить в гости? – бормочет муж, подхватывая жену, когда она цепляется каблуком за коврик в ванной.

– Это не считая полноценного обеда, – оборачивается она к нему. – У нас есть овощной суп, отбивные и цветная капуста в сухарях.

– Я вообще считаю, что ходить в гости к любовникам, когда они женатые к тому же люди, и сами мы тоже женаты, – просто неприлично, – сообщает муж.

– А сыр? Всегда у нас есть просто обезжиренный сыр, потом рокфор в двух всегда вариантах – зеленый и синий, а кроме того, есть еще жареный сулугуни, – продолжает жена.

– Их нигде нет. Они, может быть, просто посмеяться над нами хотели…

На лице жены отражается удивление, моментально переходящее в согласие:

– И самая обычная селедка у нас тоже есть с вареной картошкой.

Муж подходит к платяному шкафу и распахивает дверцы, ловко ковырнув ногтем лунку для маленького ключа, который все равно потерян.

– Я так и знал! Вот в чем дело: у них тут маленький ребенок, совсем крохотный.

– Перестань, – вздыхает жена, – это истерическое.

– Неужели?

– Бывает истерическая беременность. Женщина не может забеременеть, а муж иначе ее бросит, и у нее начинается истерическая беременность.

– А ребенок?

– А ребенка нет.

– Я тебе говорю, в шкафу у них ребенок! – Он вынимает из шкафа плачущий сверток и протягивает ей.

– Тебе кажется. – Она мягко забирает у него ребенка и кладет на место.

– Если бы так, я бы обратился к психиатру.

– А ты не обратился?