Было видно, что мичман считает это своим проколом.

Белых взял пистолет, двумя пальцами оттянул коленчатый затвор, заглянул в патронник. Пусто.

– Три маслины. Вот, гляди, командир…

В прорези плоского, с цилиндрическими выступами магазина поблескивали латунью патроны.

– «Парабеллум», – определил Белых. – Классная пушка, только что-то ствол длинноват. Я как-то в тире стрелял из «люгера», так он был короче. Вот такой примерно…

И показал пальцем какой.

Лютйоганн протянул руку, капитан-лейтенант отдал ему пистолет. Немец повертел оружие в руках, передернул затвор и ковырнул ногтем скол на ореховой щечке рукояти.

– Маринепиштоле Люгер нулль-фиар… четирре, я-а. Дас ист майне пиштоле ди ди тюркише зольдатен у меня отбирайт хэтте…

– Да ладно? – удивился Карел. Он, как и остальные спецназовцы, был знаком с грустной историей «попаданства» обер-лейтенанта. – Выходит, тот козел в феске – это и был тот, что тебя ограбил? Вот ведь, шарик круглый…

– Ну, слава богу, – выдохнул Белых. – А я уж вообразил, что тут еще один немецкий корабль ошивается.

Лютйоганн покосился на спецназовца:

– Дас вэре отшен гут… карашьё. Абер дизе пиштоле ист майн… мой. Кайне Кайзермарине хир… здьес. Плёхо.

– А по мне – так и нормально, – ответил Белых. Ты, Ганс, не обижайся, а только не надо нам тут вашего Кайзермарине. Нет, я ничего против кайзера и немцев не имею, а только сюрпризов и без того достаточно. И давайте-ка поднажмем, а то Блэксторма упустим. Как раз следующая улочка оченно удобная…

II

Крым, окрестности Евпатории.

15 октября 1854 г.

Прапорщик Лобанов-Ростовский.

Су-лейтенант правильно говорил по-русски; его акцент, характерный для выходца из Царства Польского, забавно накладывался на галльский прононс. Офицер состоял в переводчиках при парламентере, сорокалетнем полковнике в мундире артиллериста. Наверное, подумал Лобанов-Ростовский, су-лейтенант – из потомков тех поляков, что сражались в армии Бонапарта. В кампанию 1812 года французы считали поляков самыми лучшими проводниками и разведчиками – и язык знают, и в нравах местных разбираются, и с казачьими уловками знакомы.

Вид у парламентера был неважный: бледное, с землистым оттенком лицо, пропыленный мундир. И руку бережет: когда адъютант князя Меньшикова предложил гостям сесть – взялся за спинку стула, но поморщился и уступил эту заботу су-лейтенанту. Похоже, французам и правда приходится невесело…

– Командование французских войск надеется, что их противник проявит человеколюбие и согласится на перемирие. Со своей стороны мы заверяем, что никаких вылазок, обстрелов и иных враждебных действий не будет. А как только мы справимся с недоразумениями, возникшими между нами и нашими союзниками, – сможем продолжить переговоры.

– Хватит юлить, мон колонель, – презрительно бросил Меньшиков. – Мы знаем, что ваши солдаты взбунтовались, перекололи половину офицеров, и теперь вы рассчитываете подавить беспорядки турецкими и английскими штыками. Не рассчитывайте, на это мы вам времени не дадим. Хотите остаться в живых – сдавайтесь на аккорд, без условий. Оружие офицерам, так и быть, оставим.

Су-лейтенант растерянно посмотрел на полковника – не знал, как переводить столь бесцеремонный ультиматум. Меньшиков, уловив растерянность переводчика, повторил сказанное по-французски. Полковник резко выпрямился (лицо его скривилось от боли) и быстро заговорил. Су-лейтенант недоуменно глядел то на патрона, то на русских, не понимая, что делать, пока Меньшиков не сделал ему знак – «переводи».

– Ваша светлость неверно судит о том, что у нас происходит. Не буду скрывать, беспорядки имели место. Мятежники убили многих, в том числе командиров первой и четвертой дивизий, генералов Канобе́ра и Форе́. Но новый главнокомандующий, дивизионный генерал Пелисье́…

– Это тот, что засовывает под сукно все приказы вашего императора? – со смешком спросил Фомченко. – Осведомлены, как же. Так что, этот Пелисье́ справился со своими солдатами?

Великий князь, сидевший справа от генерала, поморщился. Прапорщик видел, что ему не по душе тон, взятый Меньшиковым и охотно поддержанный представителем «потомков». Тем более что у Николая Николаевича свое мнение насчет судьбы французов…

Полковник снова заговорил, но на этот раз Лобанов-Ростовский не мог уловить смысла – француз говорил негромко, обращаясь только к су-лейтенанту.

– Генерал Пелисье́ не в восторге от распоряжений, которые мы получаем из Парижа, – перевел тот. – И тем не менее он надеется восстановить порядок.

– С помощью турок и англичан? – повторил Меньшиков. – А Пелисье́ не боится, что и его взденут на штыки? Ваши солдаты не горят желанием воевать!

– И младшие офицеры с ними согласны, – добавил Великий князь. Это были его первые слова с начала переговоров. – В самом деле, мсье, пора признать, что ваши солдаты не желают умирать за Луи-Наполеона!

Француз закаменел лицом, вздернул подбородок. Голос его был сухим, надтреснутым, под стать выражению лица.

– Есть присяга, – переводил су-лейтенант. – Наши офицеры верны долгу, в чем может убедиться любой…

– Хватит ваньку валять! – недипломатично взревел Фомченко. – У нас за люнетами пять мортирных батарей в полной готовности. Хотите долг исполнять? Будет вам долг, с утра и начнем…

Су-лейтенант поперхнулся от неожиданности. Николай Николаевич наклонился и что-то негромко сказал Меньшикову. Тот в свою очередь повернулся к Фомченко. Генерал выслушал и замолк, с раздражением косясь на Великого князя.

– Боюсь, mon colonel, это не мы, а вы неверно судите о своем положении, – мягко сказал сын Николая Первого. – Поверьте, мы хорошо осведомлены о настроениях ваших подчиненных. А сейчас – не оставите ли нас ненадолго? Нам надо обменяться мнениями, а вы пока сможете слегка перекусить и утолить жажду. Я слышал, в Евпатории большая нехватка питьевой воды?

* * *

– Я вас решительно не понимаю, Ваше Высочество! – нервно повторял Меньшиков. Он комкал в руках белые перчатки; длинные холеные пальцы подрагивали. – Вы же видите, стоит немного нажать – и они побросают оружие!

– Не согласен с вами, князь, – любезно отозвался Николай Николаевич. – Разумеется, войска на плацдарме обречены, но сражаться еще могут. И если вы и дальше будете переть, простите, как медведь на рогатину – они так и сделают. Это отличные солдаты, вспомните Бородино и Ватерлоо! Когда французы верят своим командирам, они способны творить чудеса!

– К тому же не стоит забывать о флоте, – добавил Корнилов. Он тоже присутствовал при беседе с парламентерами. – Лучшие корабли сейчас у Варны, блокаду держат парусные фрегаты. Да, мы сильнее в кораблях и пушках, но для полного исправления рангоута нужна еще неделя.