Я не могла не признать правоту мастера, да и Аннушка, кажется, тоже разделяла это мнение. Интересно, что скажет Мельников?

Вечером накануне окончания праздников мы сидели на кухне за вечерним чаем, и я готовилась к процессу, а Аннушка гурманствовала. Повар в этот день решил побаловать нас выпечкой, и теперь на столе высилась горка мягких бельгийских вафель и несколько сортов варенья в вазочках, а также мороженое и свежезаваренный чай с бергамотом.

— Варь, мне твоя помощь нужна, — Аннушка отщипывала небольшие кусочки вафли и довольно ловко забрасывала их в рот, как мячи в баскетбольную корзину.

— Угу, — я поправила сползшие на кончик носа очки и продолжила чтение документа. Болтовне подруги я всегда придавала минимум значения, потому что ничего мало-мальски ценного она обычно не изрекала.

— Я тут одной девочке немного помочь хочу, она журналистка.

— Угу, — повторила я, не отрываясь от чтения, — альтруизм коснулся даже таких слоев общества?

— Да ну… просто она периферийная…

Этим термином Аннушка обычно обозначала всех, кому «посчастливилось» родиться не в пределах Садового кольца, а «там, за МКАДом», как она это называла.

— И чем же я могу помочь твоей периферийной протеже?

— Она пишет статью о деле Митрохина, ей необходимо, чтобы ты сказала несколько слов — это придаст вес ее расследованию, — Аннушка прикончила вафлю и придвинула к себе чашку с чаем.

— Расследованию? — удивленно повторила я. — А что там можно расследовать? Рядовой иск защитников старой архитектуры к строительной компании, который я, скорее всего, выиграю. Против фирмы Митрохина нет ничего, кроме эмоциональных брызг, разрешение на снос здания было получено официально, исторической ценности оно не представляло, находилось в аварийном состоянии — что тут расследовать? — Я сняла очки и прикусила дужку, внимательно глядя на подругу.

Аннушка сделала глоток и устремила на меня просящий взгляд прозрачных глаз:

— Ну, Варь… Тебе жалко? Час-полтора времени жалко?

— Ты отлично знаешь, что мое время стоит дорого, а потому должна найтись веская причина, чтобы я потратила его бесплатно.

— Ты серьезно? — огорченно протянула Вяземская, наматывая на палец кончик полураспустившейся косы. — Она в таком маленьком издании работает, что мне кажется, у них весь штат в месяц столько зарабатывает, как ты в день.

Я смотрела на подругу с удивлением — в ее голосе слышалось желание помочь какой-то неизвестной девочке, и это было странно. Обычно таких людей Анна в упор не замечала.

— А эта девочка… она что, видела, как ты кого-то убила? — серьезно поинтересовалась я, с удовольствием наблюдая за тем, как выражение лица Аннушки меняется с испуганного на улыбающееся — до нее дошло, что я все-таки шучу.

— Ой, ну что ты как ребенок! Нет, конечно. Просто жалко ее стало — она умная, хорошая, только очень невезучая какая-то. Десятый год в Москве живет, а все никак не может ни имя сделать, ни в нормальное издание работать устроиться.

— Слушай, милая моя, похоже, что твоя протеже… эээ… не так умна, как тебе кажется, а? За десять-то лет можно либо сделать хоть какую-то карьеру, либо понять, что Москва тебе не по зубам, и отбыть по месту постоянной прописки — нет? — Я снова надела очки и погрузилась в чтение, решив, что последняя фраза объяснит Аннушке мое нежелание давать интервью.

Но Вяземская не собиралась сдаваться, не испробовав все методы. Она соскочила с высокого табурета, подошла ко мне и обняла сзади, впившись острым подбородком в плечо:

— Варька… ну, ты же не злая совсем, а? Зачем ты так себя ведешь? Неужели трудно помочь человеку? Вдруг это и будет та самая статья, с которой у нее все наконец-то начнется?

— Ага — десять лет глухо, как в танке, и вдруг — раз! Интервью с Жигульской, и дела пошли в гору, — усмехнулась я. — Не мешай мне, я так никогда ничего не дочитаю, а ночь на дворе.

— Ну, Варька! Я же тебе помогла, когда ты попросила, познакомилась с этим твоим греком! — Аннушка применила тяжелую артиллерию, и тут у меня не осталось аргументов, кроме единственного:

— Он киприот, могла бы уже запомнить, и, кажется, ты ничего против этого знакомства не имела.

— Ой, да какая разница! Так что — дашь интервью?

— Если сейчас ты исчезнешь и не будешь трогать меня хотя бы сорок минут, то обязательно.

Вяземская чмокнула меня в щеку и ускакала на второй этаж, не произнеся больше ни слова.

Никакого интервью давать мне не хотелось, но я считала себя обязанной подруге за ее сближение с Карибидисом, а потому придется сдержать обещание и встретиться с этой ее журналисткой, ничего не поделаешь.

Я закончила с бумагами довольно поздно, уже совсем стемнело. Налив еще чаю, я пошла на звук работающего телевизора и обнаружила подругу за просмотром какого-то эротического шедевра.

— Господи, я так надеялась, что хотя бы этот Карибидис изловчится и снимет с тебя венец недотраха… — простонала я, садясь в кресло так, чтобы не видеть извивающихся на экране тел.

— Фу, откуда ты этой похабщины набралась? — поморщилась Аннушка, однако телевизор выключила. — Кстати, а как у тебя с Мельниковым-то?

— А чего это вдруг ты о нем вспомнила?

— А звонил он мне сегодня, — огорошила меня подруга, — интересовался, куда мы с тобой уехали.

«Ты смотри… Проверяет, значит. А ведь я повода не давала мне не верить».

— Ну, а ты что?

— А я сказала, что мы с тобой уже почти месяц за городом живем.

— Анька! — заорала я, вскакивая и обливаясь чаем. — Ну, ты не дура ли?! Я же просила — никому не говорить!

— Так я ж не думала, что это на Кирилла распространяется… — захлопала ресницами Аннушка. — А что такого-то? Я думала — он знает…

— Теперь знает, спасибо кому-то неземное!

— Да от него-то что за секрет? — недоумевала Аннушка. — Спишь ведь с ним — чего шифруешься?

— Да какое твое-то дело, сплю или нет? Я же просила — никому не говорить! Неужели так трудно держать язык за зубами?!

Вяземская обиженно поджала губы, отложила пульт и встала:

— Знаешь что… мне надоело. Ты меня на самом деле считаешь тупой, да? Ну, что ж! Избавлю тебя от своего общества.

Она, вздернув подбородок, вышла из кинозала, постукивая каблуками, и направилась наверх. Что-то подсказывало мне, что сейчас она оденется и уйдет к Карибидису. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

* * *

Первый рабочий день после праздников тянулся невыносимо медленно, как будто наказывая нас за длительный отдых. К концу выяснилось, что процесс, назначенный на пятницу, перенесли почему-то на завтра, и это оказалось особенно некстати.

Мне ужасно не хотелось заезжать домой, потому что я чувствовала, что непременно наткнусь там на Светика — он пообещал, что вывезет свои вещи до конца этой недели. Но на завтрашнее заседание мне срочно нужен был костюм, потому пришлось переступить через свои нежелания.