Чезаре разочарованно выдохнул:

— Мне нечего ответить. Мы начали со шницеля, продолжили мастерами живописи, вспомнили Леонардо да Винчи, но с вами спорить тяжело, Лео. Хотя я получил громадное удовольствие от нашей дискуссии. Мне здесь достойные собеседники попадаются крайне редко.

— А я предлагаю отставить в сторону всякие условности и наконец-то поговорить начистоту. Вы ведь пришли с конкретной целью, а не просто напиться или поспорить о вечном, не так ли, Чезаре? Вы уже навели обо мне справки? — Пронизывающий взгляд Лузгина Чезаре выдержал достойно. Глаз не отвёл.

Памфили разлил в бокалы вино, подал один из них своему собеседнику и с совершенно серьёзным лицом ответил:

— Несомненно. Это первое, что я сделал.

— Что скажете?

— Ваш послужной список впечатляет. Безупречная служба на борту броненосца «Не тронь меня», затем — командовали артиллерийской батареей в Константиновском форте, где были замечены Великим князем Константином Николаевичем, именем которого этот форт назван. Служба у его высочества подробностями не изобилует. Скорее всего, по причине её секретности, но ваша поездка в Лондон оставила на берегах Туманного Альбиона неизгладимое впечатление. Потом Третье отделение. Собственно, на этом всё.

Закончив излагать известные ему факты, итальянец закурил в ожидании ответа. На самом деле он последние четверть часа ломал голову над тем, как закончить этот бессмысленный спор и перейти к делу. Интуиция Чезаре никогда не подводила, и для осуществления своего замысла он решил пойти прямым путём, в лоб. Пришлось, правда, изучить некоторые подробности карьеры адъютанта. Благо было где навести справки, но Лузгин своим вопросом его опередил.

В это время портье в холле гостиницы тщетно пытался объясниться с назойливым господином, который пробовал при помощи своего скудного словарного запаса на скверном немецком пояснить, куда ему нужно попасть.

— Нойн, ферштейн? Девять. Номер девять. Жилец на месте? — Александр Александрович Завадский многократно проклял своё юношеское легкомыслие, когда он так поверхностно отнёсся к изучению немецкого.

— Нихт ферштейн, донт андестенд, не понимайт, — отвечал рассерженный портье.

— А, черт с тобой! Сам проверю! — Завадский резко развернулся и направился в сторону широкой мраморной лестницы с красной дорожкой по центру.

— У него гость!.. — громко сказал служащий гостиницы вслед напористому посетителю, но тут же махнул рукой. Этому объяснять бесполезно, всё равно ничего не поймёт.

Александр Александрович не имел привычки отступать перед препятствиями. Два пролёта лестницы он преодолел, перепрыгивая через две ступени на третью. Причиной тому были важные новости, которые требовалось немедля довести до ведома адъютанта.

Пока Лузгин на пару дней пропал из его поля зрения, Александр Александрович с Подгорским устроили мозговой штурм. Они исписали версиями не один лист бумаги, исчеркали их стрелками, восклицательными знаками и приняли решение действовать в меру своих возможностей, но так, чтобы внимания лишнего к себе не привлекать и делу не навредить. В конце концов, время идёт, и чем больше они его теряют, тем меньше шансы установить истину.

Подгорский предложил распределить их скудные силы рационально. Сам он проведёт несколько дней в своём экипаже под видом скучающего кучера, ожидающего хозяина. На всякий случай будет менять диспозицию несколько раз в день, но так, чтобы видеть вход в лавку букиниста. Завадскому была отведена роль скучающего посетителя кофейни по диагонали от родительского дома Анны. Праздное времяпрепровождение за чашечкой кофе и чтением газет у венцев подозрения не вызывало, но Александру Александровичу всё же предстояло периодически выходить и прогуливаться окрестностями, благо погода тому благоволила. Как стемнеет и опустеют улицы, Завадскому следовало своим ходом добираться до посольства.

В первый же вечер начинающие шпики вечером обменялись информацией и несказанно удивились. Герр Хубер, что-то около двух часов пополудни, неспешно прихрамывая, с книгой в руке, вышел из своего дома на Тейнфальтштрассе, 2. Прошёл мимо всех лавок, мимо собора, ни на что не отвлекался, а как только поравнялся с лавкой букиниста, несколько раз дилетантски осмотрелся по сторонам и зашёл внутрь. Пробыл там немногим более часа и отправился домой, но уже с другой книгой в руках.

На следующий день герр Хубер проделал тот же маршрут с хронологической точностью в то же самое время.

Вечером на импровизированном совещании у посла за чашкой чая Завадский задался вопросом, почему же букинист искал адрес Анны в своей картотеке. Пусть даже он и не помнил его точно, почему он скрыл при их первом визите, что знаком с семьёй Анны? На это Илья Михайлович справедливо заметил, что книгу такой толщины прочесть за день невозможно. Для чего Хубер её обменял, и что можно делать в пыльной книжной лавке целый час? Разговаривать с её хозяином об особенностях внешней политики Австро-Венгрии? Ну, пусть даже так… Но вернёмся к книге.

С каждым из стариков следовало побеседовать заново под каким-то благовидным предлогом, но для этого был нужен Лузгин. А он куда-то пропал на несколько дней, что вызывало у князя Лобанова-Ростовского нескрываемое раздражение.

С этим известием и шёл Завадский к адъютанту, нарушив их договорённость о том, что к нему можно приходить только по чётным числам. Александр Александрович не успел восхититься роскошными интерьерами гостиницы «Европа». Хрустальные бра, картины на стенах и расписанный потолок прошли мимо его внимания. Среди одинаковых чёрных дверей с натёртыми до блеска медными ручками он искал ту, на которой была прибита большая цифра «девять».

Слегка прихрамывая, Завадский ускорил шаг возле восьмого номера, но тут же был вынужден остановиться. Дверь девятого приоткрыло лёгким сквозняком, и оттуда чётко слышался знакомый голос итальянца Памфили:

— … скорее всего, по причине её секретности, но ваша поездка в Лондон оставила на берегах Туманного Альбиона неизгладимое впечатление. Потом — Третье отделение. Собственно, на этом всё.

Впервые в жизни капитан второго ранга Завадский почувствовал себя нелепо, словно гимназист, застуканный дворником за подглядыванием в подвальное окно женской бани. Зайти сейчас — значило бы разрушить какую-то игру. Уйти? Холодный тон итальянца не предвещал ничего хорошего. А если адъютанту понадобится его помощь?

— Самое интересное как раз и произошло в Третьем отделении, — едва послышалось из гостиничного номера.

Завадский замер на расстоянии вытянутой руки от двери. Его шаги собеседники не слышали. В коридорах гостиниц для покоя постояльцев кладут дорожки с мягким ворсом.

— Об этом периоде вашей карьеры у меня достаточно скудные сведения, — чётко расслышал Завадский голос Чезаре.

— Это неудивительно. Единственный человек, который в подробностях мог рассказать о моих успехах и провалах на этой службе, прыгнул в лестничный проём с третьего этажа. Он был предателем, и у меня много вопросов, на которые я не успел получить ответы. Радует единственное — ваш информатор в таком же положении. Господин Ерёмин ушел от нас, не попрощавшись.