— Дороти! – Эльвира, смеясь, подбежала ко мне. – Вы взяли автограф у Эдуардо Яньеса?

По пути с работы я зашла в главный офис «Пятой авеню», чтобы пожаловаться директору Нестору Монтесу на то, что мне опять не платят жалованье. Уже целых два месяца. Я знала, что это будет напрасный труд, как мне неизменно предрекал Рикардо, но мне хотелось, чтобы это не вошло в привычку.

Рикардо сегодня работал в главном офисе. Мы сказали друг другу «Добрый день», когда я проходила мимо его кабинета. Хотя все знали, что мы с ним пара, нам на работе было удобнее делать вид, что это не так.

На самом деле я гораздо больше волновалась из-за того, что не платят Рикардо. Я как-то выкручивалась за счет частных уроков, но Рикардо работал по десять часов в день, мотаясь из штата в штат, чтобы контролировать новые школы, которые продолжали открываться повсюду, а между тем влезал в серьезные долги, расплачиваясь кредиткой за бензин и проживание в отеле. Ему должны были компенсировать эти затраты, но никогда этого не делали. И мы до сих пор не знали, где взять денег на операцию кошке с мочекаменной болезнью.

Рикардо взял какой-то текст на перевод, над которым мы вечерами вместе трудились, как рабы, стараясь переписать безграмотную автобиографию мексиканского гонщика с испанского на английский.

Я постучала в дверь кабинета Нестора Монтеса.

— Да!

Он тяжело поднялся со стула, опираясь руками о стол, а потом, переваливаясь, подошел ко мне и пожал руку.

— Дороти! – удивился он. – Знаете, такая честь для нас, что в нашей компании работает актриса «Телевисы»! – Он все еще держал мою ладонь пухлыми пальцами.

— Нестор… Мне нужно поговорить с вами о моей зарплате…

— Ах да, у нас тут были кое-какие проблемы с банками. Но деньги поступят завтра. Что-нибудь еще?

Хотя я уже опаздывала на занятия по испанскому, я все равно решила сделать крюк и пройти через факультет философии и литературы. Я обнаружила, что там, за крошечным прилавком в многолюдном коридоре, покрытом граффити, готовят лучший кофе в Мехико. Один бариста, с волосами, заплетенными в косу, и серебряным гвоздиком в губе, вручил мне листовку, призывающую к протесту против пыток крестьян-индейцев мексиканской военщиной, в то время как другой бариста готовил кофе.

Перейдя через дорогу с картонным стаканчиком в руках, я прошла через ворота в увитой виноградником каменной стене в Центр для иностранцев, Centro de Enseñaza Para Extrañeros (CEPE).

— Застряли в пробке? – спросил профессор Арсаба, пряча в усы ироническую усмешку.

Остальная часть группы захихикала. Днем раньше мы как раз говорили о том, что chilangos были бы совершенно сбиты с толку, если бы из гигантской столицы вдруг исчезли все пробки, ведь пробки служат сейчас прекрасным оправданием практически всему. Арсаба также преподавал французскую литературу.

— Знаете, почему я предпочитаю преподавать испанский иностранным студентам? – спросил он на первом же занятии. – Потому что мне больше платят.

Но я подозревала, что еще и потому, что это давало ему возможность поразглагольствовать о своих наблюдениях относительно условий жизни в Мексике. Прожив некоторое время в Париже, профессор научился смотреть на свою родину со стороны, но, и вернувшись в Мексику, он, не колеблясь, критиковал мексиканскую культуру.

— Сегодня, – сказал он, – последний день двухмесячного срока – повторяю: двухмесячного срока, – когда вы можете получить справку о хорошем экологическом состоянии вашего автомобиля – это обязаны делать все жители города. И сегодня, если вы поедете в любой из восьми городских центров техосмотра, вы увидите очередь из машин, протянувшуюся на десятки километров.

В этот момент Рикардо сидел в своей машине как раз в одной из таких очередей, я несколько раз за день звонила ему, с сочувствием спрашивая, далеко ли он продвинулся в очереди, причем ему пришлось кого-то подкупить, чтобы только в нее попасть. Но я не осознавала, что он мог все сделать несколько недель назад, когда никаких очередей не было.

— Почему? – продолжал Арсаба. – Почему девяносто процентов мексиканцев предпочитают восемь часов провести в очереди? Потому что они неспособны что-что предпринять, пока это не является жизненной необходимостью!

Я посмотрела на Мэри-Энн из Южной Каролины. Она тоже жила с мексиканцем, и мы с ней понимающе переглянулись. Нужно ли говорить, что ее мужчина стоял в десятикилометровой очереди недалеко от Рикардо.

Около четверти нашей группы составляли американцы мексиканского происхождения, выросшие в Северной Америке, которые хотели понять мексиканскую культуру и усовершенствовать свой испанский. Еще была Татьяна, строгий профессор математики из России, которая готовилась занять должность в университете; Нобу, высокопоставленный японский офицер полиции, чемпион по боевым искусствам, который учился здесь по какой-то правительственной программе; Мэри-Энн, бывшая монахиня, которая одевалась как мужчина и жила здесь со своим мексиканским возлюбленным, тоже бывшим монахом. Позже я узнала, что он был на пятьдесят лет старше ее. В Мексику как магнитом тянет чудаков со всего мира.

Еще была группа из трех африканцев – католических миссионеров из Камеруна, которые приехали сюда с миссией научить мексиканцев «истинному католицизму», в отличие от «идолопоклонства», которому предаются в мексиканских деревнях. Их религиозные взгляды сочли бы консервативными даже в Средние века, и, когда кто-нибудь из них высказывал свое мнение, вся группа замолкала и с тревогой смотрела на Арсабу, который резко менял тему дискуссии.

— Ибо все мы знаем, что вирус СПИДа – это кара Господня за гомосексуализм и распутство, – изрек Филемон, когда мы обсуждали текст о культуре индейцев-сапотеков Оахаки.

Кажется, он говорил о благожелательном отношении к трансвеститам в культуре сапотеков.

— Ужасные-преужасные грехи совершают эти люди по неведению… Куда же смотрят их духовники? – взывал он к нам.

— Ах да, мы с вами раньше уже говорили о меняющихся правилах употребления герундия в испанском… кто-нибудь из вас замечал нестандартное использование герундия? – затараторил профессор Арсаба.

Если бы они были белыми североамериканцами, товарищи по группе, несомненно, съели бы их живьем, но вступать в спор с черными африканцами, кажется, никому не хотелось.

Посещая эти занятия вместе с людьми, которые тоже чувствовали себя в Мексике чужаками, я почему-то больше ощущала свою причастность к этой стране. Я теперь в целом была счастливее: не рыдала от того, что не могу понять шутку, не орала оскорбления в адрес сбитых с толку старичков. Теперь я могла как-то оценивать свои успехи и чувствовала, что в голове у меня кое-что проясняется.

Я обнаружила и другие способы сохранить душевное равновесие посреди безумного Мехико. Рецепт прост: при малейшей возможности вырываться из его тисков. По выходным мы с Рикардо полюбили ходить на пикники в укромные уголки в горах, окружающих Мехико. Я использую слово «пикник» символически, ибо в Мексике сама идея пикника не имеет смысла, поскольку, куда бы вы ни пошли и как бы далеко от цивилизации ни забрались – хоть на вершину вулкана посреди леса, – поблизости всегда обнаружится команда женщин у костра, готовых немедленно приготовить вам прекрасную еду.