А еще надо как-то передать информацию наверх, минуя промежуточные инстанции, и при этом, желательно, остаться незаметным самому. А как это сделать? Письмо написать? Так ведь до адресата не дойдет, а какой-нибудь секретарь, вскрывший письмо, решит, что это бред сумасшедшего, и, в лучшем случае, выбросит в мусор. А в худшем… Разве что найдется человек, который сможет передать информацию лично. А где его найти? Не к полковому же особисту идти. Хотя он парень нормальный — сразу в трибунал не потащит, для начала отправит на психиатрическую экспертизу.

К каким либо определенным решениям я не пришел, только настроение окончательно испортилось, и весеннее солнце уже не радовало. Кузьмич снял котелок с костра.

— Суп готов. Зови лейтенанта.

— Тебе надо, ты и зови, — огрызнулся я.

У тебя суп, а у меня глобальные научно-технические проблемы не решаются. Придется пока занять позицию залетевшей гимназистки в надежде, что все рассосется само собой. И думать. И искать решение.

Неделю полк обустраивался на новом месте. А куда торопиться? Подновили старые и выкопали новые землянки, оборудовали огневые позиции, а там и пополнение начало прибывать. Мотивировав необходимостью обучать вновь прибывших, я из штаба сбежал. Руденко не стал удерживать, ему и самому там тошно.

Пополнение к нам прибыло еще то. Никакой возможности отбора не было — приходилось брать что дают. Дали пацанов двадцать четвертого — двадцать пятого года рождения, едва достигших восемнадцати лет, и старичков под пятьдесят, повоевавших еще в Первую мировую. Поскольку орудия еще не было, то дали мне в расчет двоих: Коробовкина и Казакина. Первый успел повоевать под командованием генерала Лохвицкого в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции и чудом вернулся обратно в Россию только в двадцатом году. Второй, несмотря на возраст, удивил всех четкостью и какой-то небрежной лихостью выполнения строевых приемов с оружием. Где его так натаскали, не рассказывал, наверное, где-нибудь в гвардии служил.

Обоих моих подчиненных в запасном полку почти ничему не научили, придется учить заново. В наводчики они не годятся — зрение уже не то. В заряжающие? Там двигаться надо быстро, да и обоймы с пятью снарядами тоже не пушинки. Определил их в установщики прицела. К моему удивлению, не шибко грамотные «деды» эту науку освоили очень быстро.

— Не учась и лаптя не сплетешь, — прокомментировал мое удивление их успехами Коробовкин, отныне третий номер еще не существующего расчета. — Ты, главное, кричи громче, а уж цифирь мы выставим как надо.

Осталось только дождаться прибытия нового орудия и остальных номеров расчета.

Заодно присмотрелся и к своим командирам. Командир первого взвода лейтенант Топчев — пацан пацаном, да и к водке излишнее пристрастие имеет. Поскольку корпус вывели в тыл и раздача «наркомовской» нормы прекратилась, приходится ему у местных самогонку изыскивать. Пока еще на службе это не сильно сказывается, но если так и дальше пойдет, то погубит парня пьянство. Хотя у него гораздо больше шансов погибнуть от немецкой пули или осколка. Второй взводный — лейтенант Сладков. Этот на пару лет постарше, до войны успел закончить два курса в институте. Он гораздо серьезнее и основательнее, да и технику, как мне кажется, знает лучше. Решил, что постараюсь попасть во второй взвод.

Оба взводных, как и большинство остальных солдат в батарее, войну начали с наступления под Сталинградом. Об этих событиях они и рассказывали вновь прибывшим, так как вспоминать об этом победном наступлении было куда приятнее, чем о событиях конца февраля. Особенно запомнился такой эпизод, рассказанный Сладковым.

— Однажды заблудились мы в степи. Стемнело уже, звезд не видно, ориентиров никаких, куда дальше ехать, не знаем. Заметили в поле огромную скирду соломы, решили около нее переночевать. Только расположились, луна выглянула. И в свете луны видим, как прямо к нам по гребню балки идет колонна, человек сто пятьдесят. Кто такие — непонятно. Выкатили мы пушки из-за скирды и отправили навстречу пятерых. Договорились — если это немцы, то они красную ракету пустят, и мы огонь откроем. Колонна все ближе и ближе, и ни ракеты, ни стрельбы. Подходят. Впереди наши, а за ними румыны в высоких таких шапках. Это они, оказывается, сдаваться шли, так мы их в тыл даже без конвоя отправили.

Среди слушателей пробежали смешки, а лейтенант продолжил:

— Сейчас смешно, а тогда не до смеха было. Их втрое больше, чем нас — в темноте смяли бы, и пушки не помогли. Ночью же такой мороз ударил, что каждые двадцать минут друг друга будили. А утром, когда рассвело, мы уже к движению готовились, на скирде вдруг появляются двое. Винтовки над головой подняли и что-то нам кричат. Оказалось, тоже румыны, и тоже сдаться решили. Одного понять не могу, как они на эту высоченную скирду взобраться сумели?

Собравшийся народ тут же принялся рассказывать и по ходу обсуждать другие невероятные случаи, произошедшие с ними уже на фронте или еще до войны. А лейтенант обратился ко мне:

— Поедем машины для батареи принимать. Завтра утром будь готов.

— Всегда готов, — автоматически ответил я. — А что нам дадут?

— Обещали «шевроле».

Это хорошо. С самого формирования автопарк корпуса и приданных частей практически не пополнялся, а потери были большие. И если в автотранспортную роту с корпусного обменного пункта кое-что попадало, то бригады и остальные части получали технику по одному принципу: что урвал — твое. А так как чаще урвать удавалось у противника, чем у собственных тыловиков, то в расположении было множество трофейной техники: «блитцы», MANы, иногда попадались даже дизельные «мерседесы», итальянские «фиаты» и французские «ситроены». Конечно, не обошлось и без отечественной техники — ЗиСы и полуторки также имелись в значительном количестве.

Снабжение такого разношерстного автостада было настоящей головной болью. Если на наши автомашины запчасти можно было достать, а для трофейной техники снять с брошенной фрицами при отступлении, то для американской не было ничего. Говорили, что американцы запчасти нам поставляют, но куда они потом исчезают? «Шевроле» и «студебеккеры» — машины, конечно, хорошие, но и они время от времени ломаются, особенно на наших фронтовых дорогах. А найти на них какую-нибудь железяку можно только сняв ее с другой такой же машины. Самое худшее состояние дел было с шинами. Заокеанской размерности девять на шестнадцать ни наша промышленность не выпускала, ни немецкая.

Утром следующего дня мы с лейтенантом прибыли в Миллерово на железнодорожную станцию. Полным ходом шла разгрузка прибывшего эшелона. А машин там было! А народу вокруг! Первым делом танкисты и мотострелки расхватали трехосные «студебеккеры», потом всевозможные штабные прибрали к рукам «виллисы» и «доджи» три четверти. Зенитчиков допустили к шапочному разбору.

— Хватайте два крайних, — говорю на ухо лейтенанту.

— А почему именно их? — удивляется Сладков.

— Да какая разница? С виду они все одинаковые, а разбираться времени нет. Оформляйте бумаги, товарищ лейтенант, а то, пока думать будем, ничего не останется.