– Точно говорил! Это у меня тогда служебной машины не было. Теперь есть. Хорошая штука я тебе скажу, удобная! – Довольно сообщил Байкачаров.

– Да уж знаю, – Марина вздохнула.

С вокзала Байкачаров привёз её ни в какое не Жулебино, а в тихий и какой-то очень провинциальный район. Район этот почему-то показался Марине похожим скорей на Саратов, а никак не на Москву. Небольшой дом стоял практически в сквере. Квартира занимала весь последний этаж, но была не очень большая, при этом в ней имелось всё необходимое и даже балкон, который выходил на залитый дождем сквер. Сквер в «унылую пору» ничем не отличался от любого питерского. Голые деревья, мокрые скамейки. Похоже да не совсем. Нечто неуловимое в этом сквере позволило Марине предположить, что где-то там за деревьями обязательно прячутся статуи пионера с горном и девушки с веслом. А вот с такого балкона летом непременно положено звать обедать мужа, который во дворе с друзьями играет в домино. Марина глянула на Байкачарова и решила, что всё-таки не в домино, а скорее в преферанс. Интересно, есть ли у Байкачарова майка-алкоголичка?

Марине очень понравилась просторная квадратная прихожая с люстрой в стиле модерн. Действительно, тут есть, где подраться двум полноразмерным дядькам в расцвете сил. Это вам не валтузить друг друга в какой-нибудь «хрущовке». Там только обниматься. Одна из стен этой прихожей явно носила следы недавнего ремонта. Не соврал! На другой стене внимание привлекала большая чёрно-белая фотография, где Байкачаров изображался в обнимку с двумя эффектными девицами модельной внешности. А говорил, не бабник! Марина представила, что подумал её бывший муж, когда увидел это фото. Неудивительно, что подрались. Она обошла квартиру и задержалась в кабинете, заставленном книжными шкафами. Литература в шкафах оказалась сплошь технической, и в отличие от книг в кабинете бывшего мужа, этой литературой явно пользовались.

– Ты это всё прочёл? – спросила Марина уважительно с восхищением в голосе.

– Это папины книги. Он умер. Вот от него остались. Рука не поднимается выкинуть.

– А кто был твой папа? – Марина не стала выражать соболезнования, и так понятно. Тем более что её папа тоже умер, и это уже казалось ей естественным. Папы почему-то долго не живут.

– Профессор. Он преподавал.

– В Казани?

– Почему в Казани? В Москве.

– Так ты не «понаехал»?

– Конечно. Я местный, и не из дворников, как ты уже успела заметить.

– А мама тоже профессор? – с испугом поинтересовалась Марина. Она представила, что о ней подумает мама-профессор, когда узнает, что Марина разведёнка, понаехавшая из Питера для совместного проживания с её сыном.

– Нет. Мама доцент, – успокоил Марину Байкачаров. – До сих пор преподает. В университете.

Конечно, от этих сведений Марина ни капельки не успокоилась. Уж, если её собственная мама не одобряет поведения дочери, то, что скажет доцент университета! Сердце Марины укатилось в пятки.

– А мама, случайно, не с тобой живет? – на всякий случай решила уточнить она.

Не хватало ещё, чтобы сейчас явилась с работы уставшая мама. Вот был бы номер.

– Нет, конечно. – Байкачаров рассмеялся. – Я уже большой мальчик.

Марина вышла из кабинета и направилась в просторную кухню с круглым обеденным столом и камином. Байкачаров следовал за ней.

– А почему камин на кухне?

– А потому что дымоход только здесь.

– А ванная комната одна?

– А сколько надо?

– У нас было две, у каждого своя.

– Ну, извини. Придётся потесниться, – он развёл руками.

– Ты здесь жил со своей молдавской женой?

– Нет. Я эту квартиру купил после развода.

– Тоже поделил совместно нажитое?

– Нет. Я всё отдал жене.

– Почему? Она такая злая, что ты её побоялся разозлить ещё больше?

– Нет. – Он рассмеялся. – Я никого не боюсь. Просто девочки с ней остались.

– Девочки?

– У меня две дочери. Аня и Лена. Вон в прихожей фотография. Аня старшая ей двадцать, Ленке девятнадцать.

– Очень красивые, – сказала Марина и подумала, как хорошо, что это его дочки, а не какие-то посторонние девушки. Только б не злые оказались. Она представила, как уже не мама-доцент, а злющие девушки выставят её из квартиры, пока Байкачаров будет на работе.

– Красивые, – согласился Байкачаров. – На меня похожи.

– Квартира эта очень дорогая, наверное. – Марина прикинула, что потолки высотой метров три с половиной, а то и все четыре. Не новый дом, конечно, не элитный, но и не старый фонд времен войны с Наполеоном.

– Ну, я ж давно покупал, причем у родственников, тогда ещё таких сумасшедших цен не было.

– У родственников? Они умерли?

– Нет. Уехали сначала в Израиль, потом в Америку. Со временем квартиру продали за ненадобностью.

– В Израиль? – Марина разинула рот. – У тебя родственники евреи?

– Есть немного.

– Ты же татарин!

– Фамилия у меня точно татарская. Я татарин на четверть. А в остальном разного всего понамешано, а у девочек моих и вовсе… – Он махнул рукой. – А ты вот уверена, что русская?

Марина пожала плечами. Действительно, кто теперь точно знает? При Советской власти все записывались в русские по происхождению преимущественно из крестьян и рабочих. Традиции составлять фамильное дерево не было. Некоторые этого фамильного дерева и вовсе боялись. Зато после Перестройки, кто не еврей, чтоб уехать, тот барон или граф, чтоб вступить в дворянское собрание.

– Значит, ты и правда, из московских индейцев.

– Практически.

– А что ты ешь на завтрак?

– Кофе пью.

Марина увидела большую кофемашину.

– А кашу ешь?

Байкачаров пожал плечами.

– Могу и кашу. А что?

– Планирую, чем тебя кормить на завтрак. – Марина открыла холодильник. Там оказалось чисто и пусто. В отличие от стоявшего рядом винного шкафа. У степняка, индейца и потенциального алкоголика винный шкаф буквально ломился от разных бутылок.

– Ничем меня кормить не надо. Кофе завтра попьем и поедем на рынок. У меня же выходной ещё остался. Где-нибудь по дороге перекусим.

– А что ты покупаешь на рынке?

– Практически всё.

Первую ночь в квартире Байкачарова Марина спала сладко, без сновидений. Ведь совесть её была чиста, а безопасность обеспечена. Наверное, храпела, как и положено, но Байкачаров ей с утра ничего такого не сказал. С утра они любили друг друга, и это было как будто бы в первый и в тоже время, как в последний раз. То есть, на всю катушку.