В феврале 1917-го все рухнуло. Штатский генерал и глава сыскной полиции империи оказался безработным. Как уже говорилось, из тюрем и с каторги были освобождены все без исключения уголовники. Кошко иронизировал в своей книге: «Двери тюрьмы широко раскрылись для выпуска из тюремных недр всякого мазурья и помещения туда нашего брата».

Пожалуй, теперь стоит привести и статистику преступлений. За март-август 1916 года в Москве было совершено 3618 преступлений, а за тот же период 1917 года, когда на свободе оказались все до единого уголовники, – 20 268. Число убийств увеличилось в 10 раз, грабежей – в 14 (опять-таки в первую очередь для сведения почитателей Временного правительства).

А ведь в 1913 году на Международном съезде криминалистов русская сыскная полиция была признана лучшей в мире по раскрываемости преступлений…

В первые дни после Февраля был арестован начальник Харьковского сыскного отделения Курнатовский – тот самый помощник Кошко, что блестяще провел операцию по задержанию Квятковского с Горошком. И оказался в камере, где сидели… Квятковский с Горошком, а также остальные члены их шайки. Правда, «польские воры» к нему не питали ни малейшей злости, наоборот, посочувствовали: надо же, какие зигзаги выписывает судьба, и вы здесь, пан начальник… Вскоре они вышли на свободу, а «цепной пес самодержавия» Курнатовский остался сидеть. Его выпустили по ходатайству Кошко, обратившегося к премьер-министру Временного правительства князю Львову (предшественнику Керенского).

Сам Кошко каким-то чудом избежал ареста и при Временном, и после Октября. Правда, когда большевики начали повальные обыски, он сжег бесценный исторический материал: фотоальбом со снимками мертвого Распутина, сделанными фотографом сыскной полиции после обнаружения тела.

К осени 1918-го «бывшим», оставшимся в Советской России, пришлось нелегко – начинались массовые аресты и расстрелы. Кошко пробрался в Киев, но не успел выбраться оттуда до того, как город заняли красные. И снова грустно-комическая сцена. Как-то Кошко уныло шагал по Крещатику в потертом пальтишке. Вдруг сзади послышалось:

– Пан Кошко?!

Сзади стояли те же Квятковский и Горошек. Кошко, как он сам потом признавался, так и обмер: выдадут большевикам, верная стенка! Однако «варшавские воры», очевидно, угадав ход его мыслей, заверили: выдавать его они не собираются, потому что большевиков и сами не любят. И даже предложили помочь деньгами, уточнив, что деньги не ворованные: прежнее ремесло они бросили и занимаются честной коммерцией. Кошко искренне поблагодарил, но от денег отказался.

Каким-то образом Кошко все же пробрался в Крым, где при Врангеле руководил уголовной полицией. Кстати, там он встретил бедствовавшего бывшего пристава К., того самого, которого в свое время облапошил Александров. И похлопотал, чтобы того назначили начальником охраны (т. е. полиции) одного из крымских городов.

Прежде чем красные полностью заняли Крым, Кошко с семьей успел уплыть в Константинополь с одним из последних пароходов. На пароходе он, к своему удивлению, встретил нескольких своих «старых знакомых», матерых уголовников, вот только сейчас они, сроду не служившие в армии, щеголяли в офицерских мундирах, при золотых погонах, «со скорбными лицами политических жертв»…

В Константинополе Кошко, в отличие от многих других русских беженцев, быстро нашел себе занятие: через английские оккупационные власти (в Турции, воевавшей на стороне Германии, тогда размещались войска нескольких держав-победительниц) добился разрешения на открытие частного сыскного бюро. Капиталов не нажил, но на жизнь и прокормление семейства хватало. Среди его «дичи» попадались и те самые уголовники, сбежавшие из Крыма в офицерской форме. Поскольку Кошко был опытным профессионалом, известность и репутация бюро росли, клиентов приходило все больше, соответственно, росли заработки…

И вдруг все рухнуло. Первый президент Турецкой Республики Мустафа Кемаль Ататюрк – незаурядная историческая персона. Именно он избавился от оккупантов и собрал в единое государство едва не раздерганную на кусочки страну. Однако в значительной степени он этим был обязан большевикам, передавшим ему немало оружия и золота. «Левым» он не был ни в малейшей степени – «дружба» с Советской Россией была основана на взаимной выгоде: Ататюрку требовались деньги и оружие, а большевиков, как некогда Российскую империю, крайне интересовали Босфор и Дарданеллы. Что любопытно, на постаменте памятника Ататюрку в Стамбуле и сегодня можно увидеть среди изображений его ближайших сподвижников и барельеф М. В. Фрунзе, знаменитого подпольщика, в Гражданскую – известного полководца, а потом одного из главных посредников (если не самого главного) в советско-турецких отношениях.

Ради поддержания этих дружеских отношений Ататюрк стал методично выдавливать из страны русских эмигрантов. Прошел даже слух, что все они будут выданы большевикам. В 1923 году Кошко с семейством пришлось бежать во Францию, где он получил политическое убежище.

Частных сыщиков во Франции хватало и своих. После долгих мытарств Кошко удалось устроиться… приказчиком в торгующий мехами магазин, но тут уж выбирать не приходилось. «Король русского сыска», по его собственным словам, вел «серенькую, бесцельную, никому теперь не нужную жизнь»…

Там, во Франции, он и написал три книги воспоминаний – «Очерки уголовного мира». Собирался писать и о своей службе в Крыму, и о константинопольском сыскном бюро, но, к величайшему сожалению, не успел. Книги наверняка получились бы интереснейшие, как и «Очерки», но Кошко умер в 1928 году, успев увидеть лишь первый том вышедших из печати «Очерков» (второй и третий вышли в том же французском издательстве в следующем году).

«Очерки» вскоре были переведены на французский, польский, испанский и немецкий, часть рассказов была издана в Англии. Однако на родине имя Кошко надолго было отправлено в забвение, как и имя Путилина. Причина проста: Кошко считался не только «цепным псом самодержавия», но и «махровым белогвардейцем» – из-за службы у Врангеля. «Очерки» изданы в России только в начале нынешнего столетия…

События 1905–1907 годов в России все же не достигают по масштабам Смутного времени начала XVII столетия, но больше двух лет страну лихорадило и трясло, плющило и колбасило. Вооруженный мятеж в Москве, разгул терроризма и боевых дружин радикальных партий, не одних только большевиков, прокатившиеся по всей империи крестьянские бунты, когда помещичьи имения горели, как пучок соломы… Полиция, как уже говорилось, просто-напросто была не обучена бороться с массовыми беспорядками. На подавление бросили гвардейские и армейские части, а они, обладая специфическим, чисто военным опытом, наломали немало дров, расстреливая направо и налево и правого и виноватого (что ох как аукнется в Гражданскую, когда крестьянство в массе своей будет поддерживать кого угодно – красных, махновцев, антоновцев, всевозможных «зеленых», многочисленных «батек», но только не белых, не «офицерье»).

И если бы полиция печально «отличилась» только бессилием и неумением… Порой обстояло еще хуже. Несколько примеров по одной только маленькой Грузии. В Кутаиси один из приставов подписал петицию с требованием созыва Учредительного собрания (главное требование как радикалов, так и либералов). Остался в должности и даже пошел на повышение. Чему тут удивляться, если его начальник, пристав Кутаиси и Кутаисского уезда, поддерживал тесные связи с революционным подпольем, снабжая его секретной информацией своего ведомства. В Гори уездный начальник (опять-таки полицейский чин) создал совершенно незаконный вооруженный отряд человек из двадцати, под командой ухаря, состоявшего в розыске за то, что не так давно командовал боевой дружиной социал-демократов. Именно этой компании иные сотрудники Охранного отделения приписывали ограбление Душетского казначейства, а некоторые считали, что ограблением руководил сам уездный начальник. Князь Джандиери, сделавший неплохую полицейскую карьеру, от уездного начальника до начальника Сухумского окружного полицейского управления в чине генерал-майора, на всех ее этапах поддерживал тесные связи с революционерами. Тифлисское охранное отделение получило сведения от своей агентуры, что помощник местного полицмейстера состоит в партии социал-демократов и укрывает революционеров. Дело было в 1908 году, но означенный субъект так и оставался в должности вплоть до Февральской революции. Кто бы их прессовал, если, к примеру, о прокуроре Кутаисского окружного суда то же охранное имело точные сведения, что в декабре 1905 года он самолично участвовал в постройке баррикад? Но остался на своем посту…