Когда они наконец приехали, то оказались полными придурками. Они тащились минут сорок, а войдя в номер, уставились на Тодда, как на мусорный мешок.

– Вот дерьмо, – сказал один из них, как мне показалось, слишком громко. – Что это такое?

– Я знаю, – ответил другой. – Это глупо, он давно того.

– Не знаю, зачем мы вообще приехали. Хорошо, что не спешили!

Они забрали тело, а я остался в номере в одиночестве. Там же остался бумажник Тодда, его ковбойские сапоги и другие вещи. Я начал осознавать, что произошло, только когда приехала полиция. Они устроили мне допрос в стиле хорошего полицейского и плохого полицейского, выясняя, откуда я взял героин и где шприц. Они обосновались в разных номерах и часа три по очереди вызывали меня то в один, то в другой. Покончив с этим, полицейские сообщили, что мне нужно прийти в участок в восемь утра и подписать бумаги, подтверждающие «получение тела», и свалили.

Сама эта формулировка повергла меня в ступор. Как только они ушли, я вышел на улицу, сел на тротуар, прислонившись спиной к стене отеля, и попытался осознать, что произошло. Я увидел, как восходит солнце, и еще до того, как сформулировать для себя какой-то ответ, я соскреб себя с тротуара и отправился в участок. Никогда в жизни я не был настолько потерян.

Местечко это было обшарпанное, как в сериале «Барни Миллер», и я подписал все, что мне дали подписать, – происходило это так же формально, как заполнение заявления об утере багажа. Я вернулся в отель в полном оцепенении. Лоис с прошлого вечера не было. Я лежал в постели и вдруг услышал недружелюбный стук в дверь. Это была не горничная – звучал он слишком серьезно. За дверью стояли управляющий и охранник, и они сказали мне, что Лоис уже уехала домой и оплатила свой счет, а мне никто не собирается предоставлять услугу позднего отъезда.

Я вернулся на свое место на тротуаре и через какое-то время, не зная, кому еще позвонить, набрал Алана. Он договорился с Шелли, что я приеду к ней и немного отдохну. Как только я туда добрался, то моментально отключился от усталости. Следующее, что я помню, это Алан: он специально прилетел, чтобы убедиться, что я доеду до дома. Я рад, что он так поступил, потому что меня словно парализовало.

Это было худшее событие в моей жизни – ни до, ни после ничего ужаснее я не переживал. Тодд был моим лучшим другом, а теперь его нет. На этом дело не закончилось. Когда мы приехали в Сан-Франциско на похороны, мне пришлось иметь дело с явно расстроенной семьей Тодда и ребятами из его группы, – все винили в его смерти меня. Сводный брат Тодда дружил с Делом Джеймсом – он знал меня и все равно считал, что это я виноват. Это было очень некрасиво. Семья Тодда даже наняла частного детектива, чтобы он за мной следил. Так что в дополнение к скорби, которую я испытывал, надо мной нависла туча несправедливых обвинений, хотя я был единственным, кто сделал все возможное, чтобы Тодд остался жив.

Это был чертовски тревожный звонок: я не только столкнулся лицом к лицу с реальностью разгульного образа жизни, но и понял, что, живя так открыто, всегда буду легкой мишенью – даже для тех, кому доверяю, – для тех, кто знает меня лучше всех.

О музыкальных событиях 1987 года я могу сказать одно: этот год лучше отражает восьмидесятые, чем остальные восьмидесятые вместе взятые. В 1987 году песня Livin’ on a Prayer Bon Jovi продержалась на первом месте хит-парадов с 14 февраля до 7 марта – дольше, чем все остальные синглы того года. В 1987 году Уитни Хьюстон стала первой сольной исполнительницей, чей дебютный альбом занял первое место. Роберт Палмер получил «Грэмми» за лучший рок-вокал в песне Addicted to Love, а Eurythmics ушли домой с «Грэмми» за лучшее выступление рок-группы, которое они продемонстрировали с песней Missionary Man.

«Грязные танцы» и «Трое мужчин и младенец» стали главными фильмами года, и каждая песня, выходившая на радио, звучала слащаво и отражала чрезмерную работу продюсера: Who’s That Girl? Мадонны, Big Time Питера Габриэля, Back in the High Life Again Стива Винвуда. В 1987 году в музыкальной индустрии появилось множество дурацких новшеств: уже производили компакт-диски, но влиятельные боссы решили, что будущее за «кассетными синглами» – и начали с трека Брайана Адамса под названием Heat of the Night, который выдержал испытание временем, как и кассетные синглы.

Что касается хард-рока в 1987 году, Aerosmith вернулись на сцену с альбомом Permanent Vacation, который, если не считать песен Rag Doll и Dude (Looks Like a Lady), чаще всего звучащих на радиоволнах, оказался более чем слабым. Еще был альбом Whitesnake Here I Go Again, Alone группы Heart, Once Bitten группы Great White и кавер Mony Mony Билли Айдола. И где-то между ними затесались мы: ни сами Guns N’ Roses, ни альбом Appetite for Destruction нельзя было отнести к какой-либо существующей нише музыкального ландшафта 1987 года. У нас «получилось», причем так же, как это всегда и бывает: нам пришлось создать свое собственное пространство.

Appetite for Destruction вышел 21 июля 1987 года, практически без шумихи. И все-таки скажу, что он стал хитом андеграунда. У него была небольшая, но преданная аудитория, которая собиралась по сарафанному радио, как у дебютного альбома Metallica Kill ’em All. Одними из первых наших поклонников стали ребята из группы The Cult, когда их вокалист Йен Астбери увидел наше выступление в лондонском клубе «Марки». Позднее он признается мне: он сразу понял, что мы станем великими. Йен взял нас на разогрев в двухмесячное турне по Северной Америке в поддержку альбома Electric.

Этот альбом продюсировал Рик Рубин, и в нем ребята отошли от готических корней The Cult. Неудивительно, что им на разогрев нужна была хард-рок-группа вроде нашей, потому что альбом звучал так, словно был записан в 1973 году. К тому времени у The Cult была огромная аудитория поклонников по всему миру, и хотя альбом Electric по-настоящему выстрелит, но в Америке он не стал большим хитом. Я услышал этот альбом благодаря девушке, с которой тогда спал. С девчонками было легко узнавать, что сейчас модно: они всегда слушали самые современные пластинки.

Перед тем как отправиться в то культовое турне, мы сняли свой первый клип Welcome to the Jungle. На съемки ушло два дня. В первый день мы отсняли краткие виньетки, которые определяют в клипе личность каждого из нас: Аксель выходит из автобуса, Иззи и Дафф слоняются по улице и т. д. Кадр со мной можно и вовсе проморгать: я – пьяница, сидящий на земле под телевизорами с бутылкой «Джека» в коричневом пакете. Эти сцены мы снимали на Ла-Бреа около небольшого магазинчика, который нашел наш режиссер Найджел Дик. О долгом и трудном процессе создания клипов я кое-что знал: я был статистом в клипе Майкла Шенкера на песню с альбома Assault Attack в 1982 году.

Вечером в ожидании вызова на площадку я напился в стельку. Постоянная смена команд «Быстрее!» и «Ожидайте!», нормальная для съемок кино и клипов, казалась мне невыносимо скучной, так что к тому времени, как команда была готова к съемке моей сцены, я уже превратился в честнейший портрет самого себя. На видео запечатлели мое состояние и местоположение в тот момент, а через минуту после того, как режиссер скомандовал «Снято!», я подрался с нашим менеджером Аланом Нивеном – понятия не имею из-за чего, да и он тоже. Я его послал, а потом исчез в ночи и поехал автостопом неизвестно куда.