К 1900 году Ротшильды окончательно разделились на три группы, которые, впрочем, ни на минуту не забывали о том, что они – одна семья. Каждый из домов проявлял лояльность в первую очередь к своей стране, что становилось все более необходимым. Пока некоторые ветви Семейства обретали национальную окраску, политика европейских стран обретала окраску националистическую.

Разумеется, Семейство с присущей ему энергией пыталось сохранить мир или, по крайней мере, финансировать его сохранение, что становилось труднее и труднее. Сильное государство могло больше не опираться на нескольких крупных финансистов – военный министр получал финансирование за счет налогов, а не военных займов, как в прежние времена. Когда в 1866 году Пруссия и Австрия развязали войну, Семейство использовало все возможные формы давления для ее прекращения. Французский дом опустился до того, что вернул неоплаченным чек австрийского посла в Париже на какие-то несчастные пять тысяч франков под тем предлогом, что кредит его светлости исчерпан. Высший свет замер, затаив дыхание. Разве посол не был тем самым Меттернихом, который считался близким другом семьи Ротшильд? Ротшильды отвесили дипломатии Габсбургов пощечину, настоящую пощечину. Этот факт стал предметом обсуждения в Центральной Европе, но война была предотвращена.

Это столкновение было сравнительно коротким и незначительным, но Ротшильды, у которых династическая ненависть к грохоту пушек вошла в плоть и кровь, предвидели возможность гораздо более серьезных конфликтов в недалеком будущем.

В том же 1866 году, 12 сентября, беседуя с высшими должностными лицами империи, Энтони де Ротшильд, брат Лайонела, высказал свою крайнюю озабоченность и тревогу в связи с угрозой войны в недалеком будущем. Речь шла о расширении колониальных владений, и высказывание Ротшильда было достаточно неожиданным для человека, сделавшего колоссальные инвестиции в заморские владения империи.

– Чем скорее мы избавимся от всех наших колоний, – заявил он, – тем лучше для Англии. Нам нужен мир любой ценой… Что нам за дело до Германии или Австрии и Бельгии?

Ключевым словом в этом высказывании было «Германия». После триумфальной победы над Наполеоном III Германия превратилась в Прусскую империю, расцветающую и крайне агрессивную. И с каждым годом прусское бряцание оружием все сильнее отзывалось во всех столицах Европы.

В 1911 году – через 45 лет после пророческого высказывания Энтони – его дочери, Констанция (леди Баттерси) и Анни (миссис Йорк), путешествовали вместе на принадлежавшей Анни яхте «Гарланд». И кого же они встретили на Балтике? Кайзера Вильгельма на его яхте «Гогенцоллерн». Мир становится довольно тесен, когда вы – Ротшильд. Как когда-то в гавани Палермо, Вильгельм был чрезвычайно гостеприимен и любезен. Констанция описала в своем дневнике завтрак у кайзера, проявив при этом и настороженность и прозорливость: «Он сидит на возвышении посреди своих офицеров. Мы послушали оркестр из сорока молодцов, который он взял с собой на яхту… Он с большим уважением отзывался о бабушке (кайзер говорил королеве Виктории, которая приходилась ему бабушкой)… Он сказал: «Мы должны остаться друзьями, но не нужно наступать друг другу на ноги…» Надеюсь, мы снова увидим его, и не в качестве нашего завоевателя».

Угроза была очевидной, а Ротшильды – не из тех, кто будет просто сидеть, вздыхать и ждать беды. Редкие встречи на яхтах не могли погасить мировой конфликт. Использовать грубое давление, как в прежние времена, было невозможно. Но быть может, предварительные переговоры явятся катализатором мирного процесса?

Вполне логично, что Англия, традиционный посредник в международных конфликтах, обратилась к Ротшильдам, предвидевшим грядущую катастрофу. Совершенно неожиданной оказалась кандидатура Ротшильда, взявшего на свои плечи основной груз мирного посредничества и ставшего активным и изобретательным пацифистом. Роль этого человека долго оставалась тайной.

Только через много лет после окончания войны, когда были опубликованы мемуары ряда политических деятелей, стало известно имя того Ротшильда, который выступил посредником между европейскими державами.

Кто бы мог предположить, что сибарит Альфред, самый эксцентричный из Ротшильдов этого поколения, который не только был инспектором манежа своего собственного цирка, но и как наездник объезжал зебр, этот сибарит и тепличный цветок эпохи декаданса, окажется спокойным, искусным и весьма эффективным дипломатом?

Не будем забывать, что Альфред был консулом Австро-Венгрии в Лондоне. (Это отличие, как и многие другие отличия, которыми была удостоена семья, передавалось по наследству вот уже в третьем поколении. Первым его удостоился Натан Майер, от него оно перешло к его сыну Лайонелу, а от Лайонела, после того как тот штурмом взял парламент, – к его брату Энтони. И уже после Энтони, у которого не было сыновей, пост получил его племянник Альфред.) Однако консульство Альфреда, так же как его членство во Французском почетном легионе, было почти исключительно почетным званием. Но оно стало формой, в рамках которой он смог действовать в 1890-х годах. Возможно, Альфред использовал это австрийское назначение в качестве противовеса своей полной лояльности по отношению к английской короне. Ему удалось бесшумно, беспристрастно и оперативно управлять такими мощными ресурсами, которыми мог располагать только премьер-министр.

Базой для дипломатических операций Альфреда служил его дом на Симор-Плейс. Здесь во время искусно спланированных обедов германские высокопоставленные сановники и британские государственные деятели могли общаться без помех, протоколов и лишних формальностей. Редкие вина, прекрасные сигары и изысканная еда – все это побуждало с пониманием относиться к шуткам, женам и даже точкам зрения собеседников.

Англо-германский кризис, на его ранней стадии, был улажен на мягких коврах в гостиной Альфреда. В 1898 году интересы Берлина и Лондона столкнулись в связи с претензиями на остров Самоа в южной части Тихого океана. Альфред, будучи близким другом германского посла, графа Хацфелда, узнал, что кайзер собирается направить в Уайтхолл чрезвычайно резкую и грубую ноту. Эффект от такого послания был непредсказуем. Ротшильд предпринял ряд усилий, чтобы перевести спор в более цивилизованное русло. И вот уже посол Хацфелд и Джозеф Чемберлен, министр ее величества по делам колоний, сидят друг против друга в мягких кожаных креслах на Симор-Плейс. Они пьют кофе маленькими чашечками и чокаются хрустальными стаканами с коньяком. Затем немец сообщает в изысканном и выдержанном тоне о сути претензий англичанину. Чуть позже Чемберлен все так же выдержанно и корректно передает услышанное лорду Солсбери, министру иностранных дел. Теперь Солсбери смог ответить кайзеру по существу и не потерять при этом ни единой унции своего британского достоинства.

Альфред также выступил в роли миротворца, когда потребовалось смягчить позицию Лондона по отношению к Берлину. В 1900 году, после начала Бурской войны, британский военный корабль задержал германский пароход «Бундесрат», который затем был тщательно обыскан. Последовал резкий протест со стороны Германии, который повлек не менее резкую реакцию британской прессы. Особенно отличилась газета «Тайме», которая славилась своей антитевтонской направленностью. Это, в свою очередь, вызвало гнев Берлина. Положение оставалось критическим, пока не пришла помощь с Симор-Плейс. За бутылкой старого коньяка Альфреду удалось убедить германских официальных лиц в том, что премьер-министр не поощрял атаки лондонских газетчиков и не разделяет их настроений. Правительство его величества не имело возможности руководить прессой, но через доверенное лицо – Альфреда – сообщало германской стороне о своей позиции.