Она вдруг нахмурилась.

– Какие страшные волосы у тебя на лице. Ты их срежешь?

С перепугу я залепетал, что, мол, конечно, мэм, как прикажете, а Раззява сплюнул и буркнул, что, на его вкус, он срезал бы побольше, чем баки. После чего перешел к леденящим душу анатомическим подробностям, но девушка цыкнула на него, потом снова пристально оглядела меня своими раскосыми глазами и спрашивает преспокойно так:

– Я тебе нравлюсь, пинда-ликойе?

У меня тогда и в мыслях не было, ради чего проводится такая тщательная инспекция, зато я отчетливо понимал, что между мной и мучительной смертью стоит только добрая воля этой юной дамы. Проигнорировав хмыкнувшего при этом вопросе Раззяву, я рассыпался в комплиментах, развеивая всякие сомнения, и она хлопнула в ладоши.

– Bueno![139] – воскликнула она и засмеялась, с торжеством глянув через плечо на Раззяву и сопроводив это жестом и апачским словечком, вряд ли, как мне кажется, подходившим для леди. Одарив меня на прощание страстным взглядом, она упорхнула, а Раззява, громко пукнув в качестве комментария, ткнул большим пальцем, указывая на мою одежду, сваленную в углу. Он недружелюбно наблюдал, как я надеваю штаны, рубашку и натягиваю сапоги. Все тело ныло, но головокружение прошло, и я рискнул спросить у него, кто эта девушка.

Он нехотя процедил:

– Сонсе-аррей. Дочь Красных Рукавов.

– А это кто такой?

Черные глаза впились в меня с недоумением и недоверием.

– Странный ты какой-то, пинда-ликойе. Ты не знаешь Мангас Колорадо? Ба! Ты врешь!

– Никогда не слышал о нем. А чего хочет от меня его дочь?

– Это ты ее спрашивай, – и он снова хохотнул, раззявив рот. – Хух! Надо было тебе уронить свое одеяло, белоглазый! Пошли!

Апач вывел меня из викупа.

В слепящих лучах солнца нас поджидала пестрая толпа из детей и женщин, поднявших при виде меня злобный вой. Они потрясали палками и плевались, но Раззява вытащил из-за пояса пращу и несколькими взмахами расчистил дорогу. Я последовал за ним мимо сборища викупов и пустыря в направлении нескольких полуразрушенных зданий и руин большого треугольного форта, перед которым собралась еще другая толпа. Как далеко находились мы от долины бойни, сказать не могу – местность тут была совсем иная, с разбросанными по песчаной равнине невысокими холмами и одинокой горой, господствующей над ландшафтом. Все выглядело так, как будто здесь размещается постоянный лагерь.[140]

Перед фортом большим полукругом расположились сотни две апачей, и если вы скажете, что вам тоже случалось видеть в Азии или Африке преотвратных страхолюдин, забудьте – эти были хуже, слово даю. Мне доводилось встречать охотников за головами с реки Флай, которые уж точно не оскары уайлды по наружности, а еще узбеков и зулусов-удлоко, среди которых многие способны составить конкуренцию Ирвингу[141]. Но у всех у них только облик страшен. А если хотите понять, что значит внутреннее уродство, идущее из глубины души и окутывающее чужака волной яда и злобы, то отправляйтесь со мной на собрание апачей из Хила. Впрочем, нет, лучше не стоит. Когда увидите эти змеиные глаза, горящие на искаженных яростью звериных физиономиях, вы познаете, что такое настоящая ненависть, и никогда не спросите вновь, почему остальные индейцы называют их попросту «враги».

Апачи, рассевшиеся под стеной форта, молча наблюдали за нашим с Раззявой приближением. Сидящих было шестеро, скорее всего, они были старейшинами, так как в отличие от прочих носили рубашки, килты и кожаные шапочки или повязки. Но только на одного из вождей стоило посмотреть.

Это был человек лет пятидесяти и, без сомнения, самый крупный из всех, что мне доводилось видеть. Я на два дюйма перерос шестифутовую отметку, он же был выше меня на полголовы, но даже не рост, а обхват заставлял вас изумленно ахнуть. От плеча до плеча в нем было три с половиной фута – я это точно знаю, ибо видел однажды, как он держал кавалерийскую саблю поперек груди, и острие не выступало за туловище. Массивные ручищи толщиной с мою ногу обрисовывались буграми мышц под рубашкой из кожи, торчащие из-под килта колени напоминали мельничные жернова. Голова была соразмерна туше, лицо злобное, с горящими черными глазами, выглядывавшими из-под низкой шляпы с орлиным пером. Мне не единожды доводилось переживать мучительные спазмы при виде жутких великанов, но никто из них не мог сравниться по эффекту с прославленным вождем Мангас Колорадо – вот кто был воистину ужасен. С минуту он разглядывал меня, потом отвел глаза. Тут я заметил, что моя девчонка наряду с несколькими другими молодыми женщинами тоже здесь. Они сидели на коленях на одеяле, расстеленном перед толпой. Девушка выглядела озабоченной, но решительной.

Чего я не знал, так это того, что как раз в этот момент шли оживленные дебаты, и на повестке стоял вопрос: что делать со стариной Флэши? Мнение большинства клонилось к тому, что меня следует подвесить за пятки и подвергнуть процедуре, которую я должен был пережить уже давно, если бы не непредвиденное вмешательство юной Сонсе-аррей. Единственные голоса против принадлежали самой девице, ее подружкам, а также ее обожающему отцу, Мангас Колорадо. Первые, являясь всего лишь женщинами, не решали ничего, второй решал все. Но легко было догадаться, что вождь просто пытается угодить ей, потому как у старого вдовца и отца трех замужних дочерей Сонсе-аррей осталась единственной опорой, способной подать тапочки, принести воды и примучить посетителей. Однако было ясно, что благодушие его имеет пределы, и вождь довольно резко заметил дочери, что сейчас самое время изложить все соображения, касающиеся пинда-ликойе. Правда ли, что она действительно намерена выйти замуж за этого мерзавца, белоглазого, охотника за скальпами? (Звучат крики «Нет! Нет!» и «Позор!».) Не позволено ли будет ей напомнить, продолжает вождь, что Сонсе-аррей уже отвергла половину завидных женихов племени? Но если ее интересует этот гринго, пусть только скажет, и Мангас либо благословит его, либо даст своей шайке сигнал устроить ему польку на тополе. (Реплики «Правильно! Правильно!» и бурные продолжительные аплодисменты.)

Вот тогда Сонсе-аррей, в компании Раззявы на случай, если пленник вздумает вдруг бунтовать, пошла и обследовала меня тем пристальным взглядом, который я уже описывал. Потом вернулась к папочке и объявила, что желает замуж за этого парня. (Оживление в зале.) Друзья и близкие начали напирать на факт неприемлемости союза, Сонсе-аррей парировала, что прецеденты браков с пинда-ликойе существуют, примером чему – ее отец, и что обвинения в причастности ее суженого к охоте за скальпами сфабрикованы отвергнутыми ухажерами. (Вопли «Ах!» и «Назови их!».) Хорошая подруга девицы, Алопай, дочь Ноппозо и жена знаменитого Раззявы, была вместе с ней пленницей и может засвидетельствовать, что подсудимый не снимал скальпов. (Шум, стихший с появлением на сцене предмета обсуждения, конвоируемого Раззявой.)