– Ох, Минья… – выдохнула Сарай с искренним ужасом.

Ее разум пытался найти какое-то другое объяснение, но его не существовало. Только одно: годами, втайне от них, Минья ловила призраков и… держала их при себе. Складировала. Сердце цитадели, эта огромная сферическая комната, куда могла попасть только Минья, все это время служила как… хранилище. Шкаф. Сейф.

Для армии мертвецов.

* * *

Наконец вышла и Минья, медленно пролезая через проем, чтобы дерзко предстать перед Сарай, Фералом, Спэрроу и Руби, которые дружно утратили дар речи. Процессия призраков исчезла за поворотом.

– Ох, Минья, – простонала Сарай. – Что ты наделала?!

– В смысле что я наделала? Разве ты не видишь? Мы в безопасности! Пусть к нам только явится Богоубийца со своими новыми друзьями. Я объясню им значение «резни».

Сарай почувствовала, как кровь сходит с лица. Неужели Минья думала, что они сами не знают?

– Тебе как никому другому должно было хватить резни в жизни.

Минья вечная, Минья неизменная. Она спокойно встретила взгляд Сарай:

– Ты ошибаешься. С меня хватит, когда я отплачу им сполна.

По телу Сарай прошла дрожь. Что же это за кошмар наяву?! Ее разум наконец-то раскололся, и все ужасы полились наружу.

Но нет. Это реальность. Минья заставит собранные за десять лет трупы жителей города бороться и убивать своих родных и близких. На Сарай накатила тошнота, и она поняла, что все эти годы ошибалась, скрывая свое сочувствие к людям и всему, что они пережили. Поначалу она стыдилась и боялась, что отсутствие ненависти к ним – это проявление слабости. Она представляла, как произносит эти слова: «Знаете, они ведь не чудовища», а потом ответ Миньи: «Скажи это другим детям».

Другим детям.

Больше говорить и не требовалось. Ничто не могло превзойти Резню. Рассуждение об искуплении грехов людей, совершивших ее, было равносильно худшему из предательств. Но теперь Сарай жалела, что хотя бы не попыталась. Из-за своей трусости она позволила другим жить с этим простым убеждением: что у них есть враг. Что они – враги. Что миром правит Резня. Либо страдай – либо навлекай страдания. Если бы она рассказала им, что увидела в извращенных воспоминаниях Плача, что чувствовала и слышала – душераздирающие всхлипы отцов, которые не смогли защитить дочерей, страх девушек, вернувшихся с пустой памятью и изнасилованными телами, – быть может, они бы поняли, что люди тоже жертвы.

– Должен быть другой способ, – сказала она.

– И что, если так? – сухо поинтересовалась Минья. – Что, если есть другой способ, но ты слишком слаба, чтобы пойти на это?

Сарай ощетинилась от оскорбления и съежилась. Слишком жалкая для чего? Знать не хотелось, но спросить пришлось:

– О чем ты говоришь?

Минья окинула ее задумчивым взглядом и покачала головой.

– Нет, я уверена. Ты слишком слабая. Ты скорее позволишь нам умереть.

– О чем ты, Минья? – настаивала Сарай.

– Ну, ты единственная из нас, кто может попасть в город, – начала девочка. Она была симпатичным ребенком, но это отступало на второй план – не из-за ее неопрятности, а из-за странного, ледяного отсутствия в ее глазах. Неужели она всегда была такой? Сарай вспомнила, как когда-то давно смеялась с ней, когда они все еще были детьми, и начала сомневаться. Что изменило ее и сделало… такой? – Но ты не смогла свести Богоубийцу с ума, – завершила Минья.

– Он слишком сильный, – возразила девушка. Даже теперь она не могла заставить себя предположить – даже в своей голове, – что, возможно, он не заслуживал безумия.

– Да, он сильный, – не спорила Минья, – но, осмелюсь сказать, что даже великий Богоубийца не сможет дышать, если ему в рот залетит сотня мотыльков.

Если ему в рот залетит сотня…

Сарай просто уставилась на нее. Минья рассмеялась от ее очевидного потрясения. Понимала ли она, о чем говорит? Ну разумеется. Просто ей было плевать. Мотыльки… они не какие-то там куски тряпки. Они даже не натренированные насекомые. Они – Сарай. Они – ее сознание, привязанное к ней длинными невидимыми нитями. Что испытывали они, испытывала и она – как жар от лба спящего, так и красную, влажную глотку задыхающегося мужчины.

– А утром, – продолжила Минья, – когда его обнаружат мертвым в постели, мотыльки обратятся дымом, и никто не узнает, что его убило. – Девочка ликовала – ребенок, довольный своим хитроумным планом. – Полагаю, ты могла бы убивать только по одному человеку за ночь. Ну, может, по два. Интересно, сколько потребуется мотыльков, чтобы задушить кого-нибудь… – Она пожала плечами. – Как бы там ни было, когда несколько фаранджи умрут без всякого объяснения, думаю, остальные струсят. – Минья улыбнулась и склонила голову набок. – Ну что, я права? Ты слишком жалкая? Или вытерпишь несколько минут отвращения, чтобы спасти всех нас?

Сарай открыла и закрыла рот. Несколько минут отвращения? Как тривиально это звучало из ее уст.

– Дело не в отвращении. Боже упаси, если бы от убийства всех останавливал только слабый желудок. Но есть еще порядочность, Минья. Милосердие.

– Порядочность! – сплюнула та. – Милосердие!

Как она произнесла это слово… Ему не было места в цитадели Мезартима. Глаза девочки потемнели, словно ее зрачки поглотили радужки, и Сарай почувствовала его приближение – ответа, не терпящего возражений: «Скажи это другим детям».

Но Минья сказала не это:

– Меня тошнит от тебя, Сарай. Ты такая слабая! – А затем она произнесла то, чего еще никогда себе не позволяла, ни разу за пятнадцать лет. Низким и опасным шепотом она сказала: – Нужно было спасти другого ребенка.

После чего развернулась на пятках и пошла за своей жуткой, разбивающей сердце армией.

Сарай казалось, будто ее ударили. Ее тут же окружили ребята.

– Я рада, что она спасла тебя, – сказала Спэрроу, взяв девушку за руку и гладя волосам.

– И я, – вторила ей Руби.

Но Сарай представляла ясли, полные божьих отпрысков – маленьких мальчиков и девочек с голубой кожей и пока неопределенной магией, – и людей среди них с кухонными ножами. Каким-то образом Минья смогла спрятать четверых из них. Сарай всегда ощущала свое истинное везение – как удар топора, прошедший достаточно близко, чтобы срезать крошечный кусочек щеки, – что Минья спасла ее. Что выжила она, вместо одного из других детей.

Когда-то выживание казалось ей самоцелью. Но теперь… оно стало средством без какой-либо цели.

Выжить ради чего?

Лазло не остался на завтрак у Сухейлы. Подумал, что после двухгодичной разлуки мать с сыном захотят побыть вдвоем. Он задержался, чтобы поздороваться с Эрил-Фейном, и изо всех сил пытался не подать виду, что узнал много нового о герое. Это было трудно; его ужас будто кричал изнутри. Теперь, когда он узнал малую долю того, что пережил этот человек, все в нем смотрелось иначе.