– Пока мы не поднялись на Пик, мы даже не знали, зачем приехали.

Женщина удивленно фыркнула:

– Какие вы доверчивые, раз проделали такой путь ради загадки.

– Меня бы ничто не остановило, – признался Лазло. – Я всю жизнь был очарован загадкой Плача.

– В самом деле? Я и не думала, что мир еще о нас помнит.

Уголки губ юноши приподнялись:

– Мир – нет. Я – да.

– Ну, это многое о тебе говорит. И что ты думаешь теперь, оказавшись здесь? – Все это время она нарезала фрукты и широко повела рукой с ножом. – Доволен разгадкой своей тайны?

– Разгадкой? – Лазло беспомощно хохотнул и глянул на цитадель. – Теперь у меня на сотню вопросов больше, чем вчера.

Сухейла проследила за его взглядом, но стоило ей это сделать, как она тут же опустила глаза и вздрогнула. Как и тизерканцы на Пике, она не выносила вида цитадели.

– Неудивительно, раз мой сын вас не подготовил. – Женщина отложила нож и собрала нарезанные фрукты в миску, которую передала Лазло. – Он никогда не мог об этом говорить. – Юноша встал, чтобы отнести миску к столу, как вдруг Сухейла тихо добавила: – Он пробыл с ними дольше, чем все остальные.

Лазло снова к ней повернулся. Нет, он действительно не знал. Он попытался сформулировать свои мысли в вопрос, но не успел, так как Сухейла заняла себя тем, что начала вытирать доску для резки и притихла.

– В основном они забирали девушек, – вдруг продолжила она. – Растить дочь в Плаче… и быть дочерью в Плаче… было… очень трудно в те годы. Каждый раз, когда земля сотрясалась, мы знали, что к нашей двери идет Скатис. – Скатис. Руза уже упоминал это имя. – Но иногда они забирали и наших сыновей. – Женщина перелила чай через ситечко.

– Они забирали детей?!

– Ребенок всегда остается ребенком для родителя, но фактически – или хотя бы физически – они дожидались, пока дети… созреют.

Созреют.

Эти слова… Лазло сглотнул подступающую желчь. Эти слова были как… как зрелище окровавленного ножа. Не обязательно быть свидетелем ранения, чтобы понять, что оно значит.

– За Азарин я беспокоилась даже больше, чем за Эрил-Фейна. Для нее это был лишь вопрос времени. Естественно, они об этом знали. Поэтому и поженились так рано. Она… она сказала, что хочет принадлежать ему прежде, чем станет принадлежать им. Так и случилось. Всего на пять дней. Но они забрали не ее, а его. Ну, если точнее, ее забрали позже.

Все это… все это было немыслимо. Азарин. Эрил-Фейн. Плановый характер этих зверств. Но…

– Они женаты? – поинтересовался Лазло.

– О, – печально сказала Сухейла, – ты не знал. Что ж, похоже, со мной ни один секрет не в безопасности, да?

– Но почему это секрет?

– Да не то чтобы… – осторожно начала она. – Скорее… это уже не брак. Не после… – Она кивнула на цитадель, не глядя в ее сторону.

Больше Лазло вопросов не задавал. Все, что он думал об Азарин и Эрил-Фейне, приобрело гораздо более мрачный оттенок, чем он мог себе представить, как и загадки Плача.

– Нас забирали «служить», – продолжила Сухейла, и смена местоимений напомнила Лазло, что она сама была одной из похищенных девушек. – Так называл это Скатис. Он подходил к двери или окну. – Ее рука дрожала, и она крепко взялась ею за культю. – Они не взяли с собой слуг, но остро в них нуждались. На кухне, чтобы накрывать на стол. У них были и горничные, и садовники, и прачки.

Каким-то образом по этому перечню было ясно, что эти должности – исключения и в основном «служба» заключалась в чем-то другом.

– Конечно, мы ничего из этого не знали до определенного времени. Когда нас возвращали – что случалось не всегда, но часто и обычно через год, – у нас не оставалось никаких воспоминаний. Мы исчезали на год, а год исчезал у нас. – Она опустила культю, и ее рука на секунду прикоснулась к животу. – Казалось, будто не прошло и минуты. Видишь ли, Лета пожирала все наши воспоминания. – Тут она посмотрела на Лазло. – Она была богиней забвения.

Теперь, как это ни было ужасно, стало понятно, почему Сухейла не знала, что случилось с ее рукой.

– А… Эрил-Фейн? – спросил юноша, приготовившись к худшему.

Сухейла взглянула на чайник, который наполняла кипяченой водой из котелка.

– Как оказалось, забвение – это благодать. Он все помнил. Он ведь убил их, и больше некому было забирать воспоминания.

Лазло понимал, что ему говорили, какой подтекст крылся в этих словах, но это казалось невозможным. Только не Эрил-Фейн – воплощение силы. Он освободитель, а не раб.

– Три года, – произнесла женщина. – Вот сколько он пробыл с ней. С Изагол. Богиней отчаяния. – Ее взгляд рассредоточился. Казалось, она погрузилась в какую-то зияющую черную дыру внутри себя, и ее голос понизился до шепота. – Но, с другой стороны, если бы они его не забрали, мы бы до сих пор были рабами.

На долю секунды Лазло почувствовал содрогающий трепет ее горя: она не смогла уберечь собственного ребенка. Горе простое и глубокое, но под ним крылось еще одно, скрытое и странное: в каком-то смысле она этому радовалась, поскольку, убереги она его, он бы не спас свой народ. Из этой смеси радости, скорби и вины вышло невыносимое варево.

– Мне очень жаль. Простите… – сказал Лазло от всех сердец.

Сухейла очнулась от своего погружения в то далекое темное место. Ее глаза сузились до веселых щелочек:

– Ха! С тебя десять серебреников.

И она протягивала ему ладонь, пока он не вложил в нее монеты.

Минья повела их через комнату Сарай обратно в коридор. Все их спальни находились в правой части цитадели. Покои Сарай были в конце правой руки серафима, а все остальные, кроме Миньи, расположились вдоль того же прохода. Дворец, некогда принадлежавший Скатису, занимал все правое плечо. Они прошли мимо него, мимо входа в галерею, и Сарай с Фералом переглянулись.

Двери, ведущие вверх и вниз, в голову или тело цитадели, закрытые до смерти Скатиса, оставались закрытыми. Их даже невозможно отличить от стены.

Ребята могли попасть в левое крыло, но редко туда заглядывали. Там располагались ясли, но никто из них не мог вынести вида пустых колыбелек, даже невзирая на то, что кровь давно смыли. Далее следовало множество комнат камерного типа, но в них остались только кровати. Сарай знала, для кого они предназначались. Видела их во снах девушек, которые раньше там жили – как Азарин, – чьи воспоминания пережили Лету. Сарай не видела причин, почему Минья могла бы вести их туда.

– Куда мы идем? – спросил Ферал.

Девочка не ответила, но уже в следующую секунду они все поняли, когда она свернула не к левому крылу, а туда, куда они давно не заходили, но по иным причинам.

– Сердце, – прошептала Руби.