Наконец-то в их разнообразных областях знаний появился смысл. Музейв, натурфилософ – разгадать, как цитадель парит. Солзерин и Озвин – чтобы подняться туда на шелковых санях. Инженеры – для проектирования любых сооружений, которые могут понадобиться. Белабра – для исчислений. Близнецы Феллеринги и Тион – для самого металла.

Мезартиум. Эрил-Фейн объяснил его свойства: невосприимчивость ко всему – к жару, оружию. Ко всему, кроме Скатиса, который манипулировал им силой мысли.

– Скатис контролировал мезартиум, – поведали им, – а значит, контролировал… все.

Волшебный неуязвимый металл, телепатически сплавленный богом. Лазло следил за реакцией делегатов и, разумеется, мог понять их недоверие, хотя у них и был довольно большой стимул поверить в невероятное. Он-то думал, что их инстинктивный скептицизм будет подавлен натиском гигантского серафима, парящего в небе.

– Его определенно можно разрезать, – заявил один из Феллерингов. – С помощью правильных инструментов и опыта.

– Или расплавить при достаточно высокой температуре, – добавил второй с уверенностью, граничащей с заносчивостью. – Жар, которого мы можем добиться с нашими печами, с легкостью удвоит то, чего могут достичь ваши кузнецы.

Тион же, со своей стороны, ничего не предлагал, но в его молчании ощущалось больше высокомерия, чем в бахвальстве Феллерингов. Теперь его участие в делегации тоже стало более понятным. В конце концов, азот не просто средство для производства золота. Он также преобразовывался в алкагест, универсальный растворитель – жидкую субстанцию, которая могла растворить все без исключения: стекло, камень, металл и даже алмаз. Поддастся ли ему мезартиум?

Если так, то Тион вполне может стать вторым освободителем Плача. Какое прекрасное звание для его легенды, подумал Лазло с приступом жгучей горечи: Тион Ниро – избавитель от тени.

– Почему бы нам не подойти ближе, – предложил Эрил-Фейн, заметив недоверие своих гостей. – Я познакомлю вас с мезартиумом. Он послужит нам неплохим началом.

* * *

Ближе всех к ним находился северный якорь, до него можно было добраться пешком. Дорога вела их по полосе света, именуемой Проспектом, хотя таковым ее было сложно назвать. Это единственное место, куда падали солнечные лучи – через щель, где почти соединялись крылья серафима.

Проспект был таким же широким, как аллея, и когда его пересекали, казалось, что за пару шагов день сменялся сумерками. Он проходил вдоль половины города и стал его самой желанной недвижимостью, несмотря на то, что большую его часть занимали более скромные кварталы. Там есть свет, и это главное. В этой единственной доступной солнцу полосе Плач выглядел таким же роскошным, каким всегда представлял его Лазло, а весь остальной город на ее фоне казался мертвым.

Эрил-Фейн поведал Лазло, что крылья серафимов не всегда были распростертыми, как сейчас.

– Это предсмертный «подарок» Скатиса – он украл наше небо, будто всего другого было недостаточно.

Мужчина взглянул на цитадель, но тут же отвел глаза.

Но в тот день было похищено не только небо, как узнал Лазло, наконец находя ответы на вопросы, которые преследовали его с детства.

Какая сила может стереть имя?

– Это работа Леты, – объяснил ему воин. Лазло уже слышал это имя: богиня забвения, госпожа забытья. – Она съела его. Проглотила, когда умирала, и оно погибло вместе с ней.

– Разве вы не могли переименовать город? – поинтересовался Лазло.

– Думаешь, мы не пробовали? Проклятие очень мощное. Каждое название, которое мы придумываем, сталкивается с той же участью, что и первое. Остается только Плач.

Украденное имя, украденное небо. Похищенные дети, похищенные годы. Кто же эти боги, подумал Лазло, как не воры феноменальных масштабов?

Якорь господствовал среди построек – колоссальная масса, нависшая над силуэтами куполов. Все остальное казалось мелким, словно уменьшенная модель игрушечной деревни, построенной для детей. А на вершине находилась одна из статуй, которую Лазло не мог толком рассмотреть, кроме того, что она напоминала какое-то чудовище – с рогами и крыльями. Он увидел, что Эрил-Фейн тоже на нее смотрит и снова напрягается, отводя взгляд.

Они подошли к неприступной стене из голубого металла, и им навстречу вышло их отражение. Было в ней что-то такое – сам объем металла, его блеск, цвет, какая-то неопределимая странность, – что окунуло их в тишину, когда они приблизились, чтобы прикоснуться к стене.

Феллеринги взяли с собой чемоданчик с инструментами и тут же приступили к работе. Тион отошел подальше от остальных, чтобы по-своему изучить стену, и Дрейв поплелся за ним, предложив понести саквояж.

– Она скользкая, – заметила Каликста, проводя руками по поверхности. – Кажется мокрой, но нет.

– Тебе ни за что по ней не забраться, – заявил Эблиз Тод, тоже ощупывая стену.

– Хочешь заключить пари? – предложила девушка с блеском вызова в глазах.

– Ставлю сотню серебреников.

Каликста фыркнула:

– Серебреников! Как скучно.

– Знаете, как мы решаем споры в Танагости? – спросила Солзерин. – Ядовитой рулеткой. Ставите ряд рюмок и добавляете в одну из них отраву. Проигравший осознает свое поражение, пока умирает от удушья.

– Психи! – с восхищением воскликнула Каликста. Потом задумчиво покосилась на Тода. – Но, подозреваю, что Эрил-Фейну он нужен живым.

– Подозреваешь?! – ощетинился Тод. – Это ты у нас расходный материал.

– Какой ты гадкий. Знаешь что? Если я выиграю, ты построишь мне башню.

Тот громко рассмеялся:

– Я строю башни для королей, а не для маленьких девочек.

– Ты строишь башни для трупов королей, – подметила она. – Да и чего бояться, если ты уверен, что у меня ничего не выйдет? Я же не прошу тебя о Небесном Шпиле. Можно и что-нибудь помельче. Мне все равно не нужна гробница. Как бы я ни заслуживала вечного поклонения, я планирую никогда не умирать.

– Удачи с этим, – ухмыльнулся Тод. – А если выиграю я?

– Хм-м, – задумалась девушка, постукивая себя по подбородку. – Как насчет изумруда?

Тот кисло на нее посмотрел:

– У тебя забрали все изумруды.

– О да, ты прав, – широко улыбнулась Каликста. – Мне-то откуда знать?

– Тогда покажи его.

– Покажу, если проиграю. Но если я выиграю, тебе останется лишь гадать, был он у меня или нет.

Тод поразмышлял с пару секунд, его лицо стало хмурым и расчетливым.

– Без веревки, – уточнил он.

– Без веревки, – согласилась Каликста.

Мужчина снова коснулся металла, оценивая его гладкость. Должно быть, это укрепило его уверенность в неприступности стены, поскольку он согласился на условия Каликсты. Башня против изумруда. Справедливые ставки.