– По осени, – кивнул Бьёрн. – Как урожай соберут.

– Ну вот и славно.

– Славно? Это же верная смерть!

– Бьёрн, друг, не переживай ты так. Поверь – я знаю, о чем говорю.

– Ты знаешь? Не верится как-то.

– Твое дело. Я, как видишь, даже волнений не испытываю.

– Ты, видно, просто не понимаешь, СКОЛЬКО к тебе гостей пожалует.

– Отчего же? Давай предположу?

– Ну попробуй.

– Косматый наш друг сможет собрать драккаров пятнадцать-двадцать. Вряд ли больше. А это от пяти до десяти сотен человек. Так?

– Уже тридцать драккаров.

– Еще тридцать. Ты уверен, что они все пойдут в поход?

– Хм. И что мне за это будет?

– Моя безграничная благодарность и три десятка кованых шлемов.

– Полсотни.

– Имей совесть.

– Сорок.

– Хорошо.

– Да, думаю, больше двадцати драккаров не выйдет в поход, – кивнул Бьёрн.

– Отлично! Теперь хазары. Здесь все сложнее. Они не смогут поднять все свои основные силы и двинуться на меня в поход. А степь у них кто караулить будет? Они и так с печенегами едва сдерживают давление тех кочевников, что живут к востоку от Волги. Поэтому конницы они пришлют мало. Скорее всего, сотню, может быть, две или три. Вряд ли больше.

– Три сотни хазарских всадников – это, по твоему мнению, мало?

– Мало. Вот если бы они тысячу выдвинули – я бы задумался. А так… это решаемо.

– Экий ты весельчак!

– С ними пойдут ополченцы данников и покоренных племен. А это вообще мелочь. Даже если их придет две или три тысячи.

– А если четыре?

– Будет потно. Но я справлюсь.

– Справится он… – покачал головой Бьёрн. – Ты так в себе уверен?

– Да.

– Я слышал, что тебя считают поцелованным богами. Будь осторожен. Одноглазый Один жаждет только одного – пополнить свою дружину славными воинами. И многим из них ломал жизнь, отворачиваясь от них в самый неподходящий момент.

– На Бога надейся, но сам не плошай! – назидательно подняв палец, произнес Ярослав. – Поверь, моя уверенность основана на ином.

– Сколько у тебя людей? Дружина две-три сотни. Это много. Это очень много. Для дружины. Но это две-три сотни. Да ополчение Гнезда сотни три, может, четыре. Харальд считает, что ему хватит тысячи воинов, чтобы разбить тебя и взять Гнездо.

– Наш Косматый друг ошибается.

– Может быть. Но мнится мне, что он будет действовать заодно с хазарами.

– Я в этом убежден. Я думаю, что они с помощью Харальда попробуют ослабить Гнездо и потом уже навалиться сами.

– Вот! Ты это и сам понимаешь. И все равно уверен в своем успехе. Как так-то? Сам подумай своей дурной головой! Тут тысяча викингов. Там несколько тысяч ополченцев и несколько сотен всадников. А здесь ты со своими жалкими горстками людей. И хочешь победить? Так не бывает.

– Предлагаю спор. На что хочешь спорить?

– Этот спор лишен смысла. Ты проиграешь, и я все равно ничего не получу.

– Сто слитков персидского железа. Я дам их тебе вперед. Если я проиграю – они твои. Если одержу победу, то… хм… что ты предложишь взамен?

– Если ты одержишь победу, то я и все мои люди присягнем тебе, – произнес Бьёрн, и все окружающие закивали. – Стоять под рукой того, за кого сражается лично Тор, – честь для любого. ТАКУЮ победу без личного вмешательства высших сил тебе не одержать.

– По рукам, – произнес Ярослав, и Бьёрн, усмехнувшись, пожал ему ладонь. Крепко пожал. На глазах многих. А потом конунг добавил с широкой улыбкой: – По весне у меня будет пять больших драккаров с опытными экипажами. Это просто замечательно! Твои ведь сыновья присоединятся к тебе, я надеюсь?

– По весне ты будешь пировать в Вальгалле!

– Все может быть. Впрочем, чтобы не быть голословным, пойдем, я сразу передам тебе сотню слитков. Ты, кстати, просто предупредить меня прибыл? Или еще и торговать?

– Да поторгуем маленько, – хохотнул Бьёрн и в сердцах хлопнул Ярослава по плечу. От души так. – Хороший ты человек. Славный был бы викинг. Жаль, что так скоро умрешь. Может, передумаешь?

– Мы уже ударили по рукам.

– Ты ромеец. Что тебе тот договор?

– Я ромеец, а не византиец. В том отличие основополагающее. И для меня договор – это все.

– Византиец?

– Константинополь в прошлом назывался Византией. Это его древнее название. Константин Великий не основывал нового города. Он просто сделал своей резиденцией тот небольшой городок и начал его развивать. Ромейцы восточные – они не совсем и ромейцы. Они византийцы, то есть хитрые данайцы, которых стоит опасаться в их безграничном лукавстве.

– Дивно ты говоришь, – покачал головой Бьёрн.

– Ромейцы, настоящие ромейцы былых времен, были очень крепкими воинами. Они вырезали бесчисленные полчища германцев, кельтов и других народов. Они завоевали всю Италию, все земли франков, Испанию, Северную Африку с Египтом, Балканы, Малую Азию, Крым, Левант, Армению и Междуречье. Они были настолько суровы, что великое арабское завоевание разогнали бы ссаными тряпками. Были. Но они погрязли в распрях. Начали резать друг друга. А потом еще и приняли распятого бога, который окончательно сломил их боевой дух. Так вот эти старые ромейцы говорили – закон суров, но это закон. И держались буквы и духа закона безукоризненно, порицая и безжалостно карая тех, кто его нарушал. А договор в сути своей тот же закон и есть.

– Да… определенно мне будет тебя не хватать, – уверенно произнес Бьёрн. – Ты очень странный ромеец.

– Осколок старого мира… – пожал он плечами.

– Осколок? Скорее песчинка.

– Но уверенная в себе песчинка.

– Тогда лучше не песчинка, а шпрот. Маленький дерзкий шпрот, который решил бросить вызов киту.

– Ну или так, – засмеялся Ярослав, хлопнув Бьёрна по плечу. Тот тоже засмеялся. Ему явно импонировал настрой этого ромейца, идущего на верную смерть. Настрой, который не у каждого викинга бывает. Он шел навстречу своей смерти с широкой улыбкой и дерзким огнем в глазах. Так, словно желал бросить вызов всему миру… даже самим богам… Ему было жаль, что он уйдет. Но сто слитков персидской стали выглядели слишком привлекательным выигрышем…

863 год, 20 августа, Константинополь

– Ты слышал, что говорит толпа? – спросил Василевс у патриарха.

– Что?

– Кто-то упорно распускает слухи о том, что Василий – закоренелый язычник. Это не твоих рук дело?