– Резонанс будет крутой, коли ты об этом, – задумчиво сказал Шигин. – Братва взволнуется. И МВД. Все понимаю. Но мы тоже играем по-крупному, берем пример с Яреса.

– Значит, до последнего человека, – тихо пробормотал Гарик. Глянул на дом, где некоторые окна еще не погасли, желтели в ночи. – Крутовато… Но давно пора!

Огонь не бывает жидким. Жидкий огонь не может стать тягучим. Горячая плазма – страшнее, чем в ядре Солнца, – не живет в сосудах. Сергей Поздняков мог бы объяснить это любому, если б не утратил способность говорить. Если б мог понимать, что происходит. Жидкая тягучая плазма, готовая превратить в пепел и пар любое живое существо – не в ядре Солнца, нет. В его крови. Крови человека…

Поздняков катался по полу, выл и грыз вены на запястьях. Он ничего не соображал. Просто в какой-то момент почувствовал: если вскрыть сосуды, тягучее жидкое пламя вырвется на свободу. Тогда ему, человеку, станет легче.

Разорвать собственную плоть не получилось, тело сводило судорогой.

И вновь: горячая плазма, превращающая в пар все, к чему прикасается внутри тела. И вновь: каждый удар сердца – пытка. Глупое сердце… Пытается протолкнуть кровь по венам, будто не замечая, что ее в сосудах не осталось. Пламя не может быть кровью. Огонь не может стать жидким. Жидкий огонь не бывает тягучим…

Кажется, это уже было. Где? Не важно! Порвать, перегрызть вены! Дотянуться…

И вновь – судороги, спазмы в мышцах.

Сердце! Не смей биться! Остановись! Я приказываю: остановись! Не смей причинять боль!

Плазма в крови начала взрываться вспышками – надумала поиграть в сверхновую звезду. Человек потерял сознание, а когда очнулся, плазма остыла. Она словно устала от игры, вновь была тягучей… тягучей, вязкой жидкостью. Но не обжигающей, нет. Боль ушла из сосудов, сгруппировалась в костях. Поздняков кричал и бился головой об пол. Ему казалось: руки и ноги выкручивали – выламывали суставы, причиняя каждому сочленению чудовищную, невыносимую боль. Наверное, палачи уставали, время от времени брали передышку, а затем принимались за работу с новой силой, с двойными усердием.

Человек дергался и хрипел на полу, мечтая любой ценой облегчить страдания, но пламя охватывало сустав за суставом, позвонок за позвонком. Добралось до челюстей, поселилось в каждом зубном нерве, проскользнуло в черепную коробку. Теперь Поздняков мог только выть и царапать ногтями пол, сдирая их, не замечая этого. Потом несчастный умер второй раз подряд, и палачи удалились – искать себе другую работу.

Свет. Когда Поздняков очнулся, его почти довел до безумия свет. Он лился с потолка, из огромных отверстий. Свет превратился в тяжелые желтые потоки. Падал на лицо не хлопьями – сгустками, залеплял нос, намертво склеивал губы. Человек пытался заглатывать его ртом, выблевывал обратно – внутри золотистого потока не было ни капли воздуха, без которого легкие горели, чуть не лопались от напряжения. Хотелось дышать – невыносимо, неистово. Дышать!

Затем Сергей почувствовал видеокамеру – будто занозу, причинявшую страдания. Попадет такая под кожу, куда-то внутрь – ее не видно, но тонкая игла, застрявшая в теле, постоянно напоминает о себе, при любом движении. Вместе с ней под кожу попадает грязь, образуются нагноения.

Поздняков не видел камеру – глаза не работали, но знал – она была где-то здесь, колола невидимыми иглами электромагнитных волн. «Занозы» входили в тело, доставляя страшные мучения. Они начинали гноиться, каждое движение давалось с трудом. Раны лопались, свищи прорывались наружу, но это не приносило облегчения – электромагнитные лучи продолжали свою работу, и новые иглы впивались в тело, не забывая о жертве ни на минуту.

Сергей пытался кричать, но это лишь причиняло новые страдания. Его собственный голос превращался в неистовый ураган, который проносился над планетой, уничтожал скалы, валил деревья, рвал перепонки. Человек умирал под лавиной камней, обрушивавшихся на него вместе с чудовищным ревом. Он – раз за разом – оказывался погребенным в толще холодного камня и мокрой черной земли. И, сколько ни пытался выбраться, не мог дотянуться до поверхности, глотнуть воздуха. Поздняков много раз умер в сырой каменно-земляной могиле, прежде чем ураган над планетой стих, и все замерло без движения. Боль затаилась, словно кто-то всемогущий дал ей приказ: хватит, довольно!

Сергей не верил ни боли, ни всемогущим. Он знал: страдания продолжатся. Просто некие силы ждут, пока он расслабится, поверит, что все позади. Тогда и нанесут последний, решающий удар. Тот самый, на который не хватит сил. Который окончательно уничтожит его. Не только изуродует тело, что уже произошло – но и расплавит, деформирует личность, превратит ее в трясущийся комочек, мечтающий любой ценой облегчить боль, отменить пытку.

Едва только Сергей подумал об этом, как увидел перед собой лестницу. Полупрозрачные ступени повисли в воздухе. Они уводили куда-то вверх, прямо в небо, ставшее многослойным зеркалом. Поздняков оставался в собственном теле, но при этом видел себя со стороны.

Он ступил на первую ступень. Медленно, неторопливо пошел вверх, удаляясь от земли, но ни на миг не веря: это – для него. Разве он имеет право идти по ступеням? Разве жидкая горячая плазма в следующую минуту не сбросит его вниз? Разве измученное тело не замуруют в тяжелых камнях, лишив воздуха, света, надежды на лучшее?

Лестница оказалась невероятно длинной. Если б в начале пути кто-то шепнул на ухо – сколько именно необходимо пройти – Поздняков сошел бы с ума.

От необходимости идти вверх много часов подряд – не останавливаясь ни на секунду, не имея возможности присесть и передохнуть, осмотреться и отдышаться. Полупрозрачные ступени держали тело лишь тогда, когда человек двигался – Сергей понял это довольно быстро, попытавшись остановиться.

Опора под ногами сразу превратилась в подвижный туман, легко расступавшийся под тяжестью тела. Физической оболочки, норовившей устремиться обратно к земле, к родной для человека стихии. «Все-таки небо – это чужое, недостижимое, – мелькнуло в голове у Позднякова. – И коли тебе дали лестницу – иди, не мешкай, пока она не исчезла».

Лестница оказалась почти беконечной. Если бы кто-то вернул Сергея на исходную позицию и сказал: эту дорогу придется осилить еще раз, Сергей просто лег бы. Там же, у первой ступени. Лег и тихо околел, зная, что не способен на новый подвиг.

Незнание спасло Позднякова. Помогло одолеть вершину, добраться до последней ступени. Никаких ворот там не было – вот и врут, что у рая есть вход. Нет, здесь было нечто иное – площадка, на которой можно было передохнуть. Уплотнившийся туман держал человеческое тело, словно оно было невесомым.

Он тяжело, устало выдохнул, вытер пот со лба. Невольно глянул назад, на пройденное, от этого закружилась голова. Не от высоты. Сергей не видел начала лестницы – основание скрыли облака. Голова закружилась от осознания того, какой трудной получилась дорога. Наверное, он – Сергей Поздняков – заслужил что-то подобное…

Сергей отвернулся и принялся внимательно разглядывать полупрозрачную облачную ленту, висевшую в небе. Она начиналась в трех шагах от него. В трех шагах, которые он не мог сделать. Вдруг перед ним возник какой-то человек с огромной книгой. Человек? Наверное, живое существо тут не смогло бы находиться.