Руководитель отряда «Березы» защищает хиппню на Гоголях от люберов

Но вообще Гуру, Пикассо, Умка и многие другие очень скептически ко мне относились, подозревая, что я ищу лавров, но со временем убеждались, что это не так. И напряжения уже не чувствовалось.

Однажды с этими люберами приключилась-таки накладка. Они на Гоголях привязались к Сержу Сидорову, который привлек их внимание роскошной бородой и собачьим «иконостасом» – полным комплектом медалей на шее. Стали они его задирать, а тут как раз славная «Береза» подрулила, которая начала было свое привычное дело по свинчиванию «волосатых хулиганов и нарушителей порядка». Мы им настойчиво указали на другой субъект нарушения порядка и даже действительного хулиганства.

С некоторой неохотой «березовцы» перенесли свое внимание на люберецких и вступили с ними в дискуссию, защищая нас, что было впервые в их практике. Менты тоже появились в этот момент.

Игорь Каменев

Вспомнил еще одного выдающегося персонажа – Игоря Каменева. Когда-то он начинал как хипповый протестный художник, устраивал какие-то акции в середине 70-х и был фотографируем итальянскими журналистами – с длинными волосами, в широкополой шляпе прилегшим на Красной площади. Тогда это было круто.

Игорь был настоящим мастером живописи со своим миром, автором картин очень сильной экспрессии. Помню его большую картину – Иисус, идущий по волнам Тивериадского моря. Очень красивая и отлично написанная вещь. Меня к нему привел в 1987 году Миша Безелянский, вместе с моими знакомыми – туристами из ГДР. Они были поражены барственной обстановкой художника, его шикарными картинами, шикарной женой, угощением и долгим показом картин и каталогов. При этом сам маэстро делал это с легким флером аристократической усталости в духе Карла Брюллова, даже внешне на него походя. Потом он сделал быстрый и красивый мой портрет карандашом и подарил несколько кистей. Какими я тогда рисовал кистями, сейчас стыдно даже вспоминать.

Тогда хорошие или скандальные художники уже имели прямой доступ к западным коллекционерам, которые скупали замечательные картины и просто шутовскую лабуду за копейки забавы ради и с расчетом на дальнейшее прославление творцов. Вернее, западные дельцы имели к ним доступ, и благодаря этому некоторые творцы быстро становились успешными и состоявшимися. Не у всех, конечно, этот успех закрепился и стал постоянным, но какой-нибудь гиперреалист Файбисович до сих пор продает свои картины за несколько десятков тысяч долларов. А вот работы Каменева, судя по его сайту в интернете, сильно испортились и превратились в коммерческую вкусовщину. Думаю, что и цены у него уже не те, исписался маэстро… Так что мастерство и опыт не синонимы вдохновения и подлинности…

Еще о Системе

Термин «Система» означал взаимосвязь специфических людей из разных городов и местностей. По моим с Ришелье примерным подсчетам, в Системе одновременно в Союзе в 1970–1980-х было несколько тысяч человек, причем старосистемные могли никуда уже не вылезать, но сохраняли отношения со своими друзьями из этой же среды. Так было с теми, кто был на поколение и два старше нас по тусовочному возрасту: Приква, Толик Пикассо, Сеня Скорпион, впрочем довольно общительный человек, Дюймовочка, Йоко старая, Маша Белявская, Дубровский, Витя Рябышев (который, правда, уже в самом начале 87-го умер), Краснокаменский, Москалев, Вишня с Факси и прочие динозавры, большинство которых, однако, были или мои ровесники, или старше меня лет на 5–6.

В целом Систему должно было пройти не менее 15 тысяч человек, а с небольшим касанием и тусовкой в одну поездку или один сезон раз в 5–10 больше. В живых, судя по мартирологам на хипповых форумах и в личной переписке на «Фейсбуке» и в «Ватсапе», осталась дай бог десятая часть, причем из этих людей, повторю, половина, если не три четверти, младше меня… Конечно, те, кто начинал в 1968-м, были 1950–1952 годов рождения, но наверняка среди них были и те, кто родился через два-три года после войны. Этих, за исключением Баптиста и Азазелло, я уже не застал. Но сколько людей, которые соприкоснулись с нашим мирком и иначе стали смотреть на совковую действительность? Чисто умозрительно, не имея достаточного материала для исследования, я для себя выделяю такие поколения или периоды тусовщиков:

– до 1968 года какое-то подобие битничества,

– в 1968–1973 первое поколение советских хиппи, документы которых уже стоят денег,

– в 1973–1978 второе поколение,

– в 1978–1981 третье поколение,

– в 1981–1985 четвертое поколение,

– в 1985–1990 последнее, пятое поколение.

Явление хиппи было нами перенято, как и все остальное, с Запада, но, как и многое другое, у нас его творчески переосмыслили и не слабо развили. На Западе, как я упоминал в случае с парижским Аланом и Роже, не было дружного сообщества, тем более такого, которое готово было тебя вписать, накормить и помочь. У нас подход был академический, системный, и появилась Система бессистемно живущих, причем сплоченным сообществом, молодых людей.

Задача, вернее цель, их была проста – жить в кайф, свободно и как можно меньше иметь якорей. Вокруг нас копошились в муравьиной, часто бессмысленной деятельности миллионы людей, которые так и не могли себе обеспечить ни дня счастливой и свободной жизни. Многие занимались скряжничеством и мелочным накопительством, другие беспощадно лезли в гору карьеры, третьи просто уходили от жизни в беспробудном пьянстве, но все они были в путах советского тоталитаризма, который, в немалой степени благодаря нашему расслаблению и лени, понемногу рассыпался. Американские и европейские хиппи не имеют таких традиционных мест сбора, по крайней мере я не упомню, где все всех знают и просто тусуются вместе, как у нас до сих пор 1 июня в Царицыне. Там собираются на концерты, но каждый сам по себе. Наша Система – явление в мире уникальное и ценное, просуществовавшее в каком-то виде даже и в тяжелейшие 90-е годы. Если кто-то скажет, что мы ничего не создали, то ответ будет такой: иногда лучше не создавать, воздержаться от деятельности, чем что-то сделать. Например, не в меру деятельный Эйнштейн предложил идею создания атомной бомбы, которая была сделана и потом сброшена на Хиросиму и Нагасаки без достаточной причины. Эйнштейн потом всю оставшуюся жизнь мучился, вспоминая этот поступок, и формулировал моральную сторону технического и научного прогресса очень жестко, так же как и Андрей Сахаров. Лучше бы они не участвовали в военных программах! И хотя среди нас были люди, прошедшие армию и даже Афганистан (как Крис), все поголовно были антимилитаристы и пацифисты.

В психушке на Каширке

Новое уже шло полным ходом и захлестывало общество. Публикации ранее запрещенного, дискуссионные клубы, новые издательства и коммерческие ларьки… Менты, гэбуха и «Береза» слегка притихли. Но все равно некоторая часть хиппов стремалась из-за своих статей (по психиатрии) и вообще связи с дурдомами. Время от времени мы кого-то навещали в них. На Каширке были два таких учреждения, и мы приходили под окна и старались подбодрить товарищей. Внутрь не пускали, но какими-то хитрыми способами удавалось что-то передать.

Очень важное добавление от Шурупа.

Мы тут, в Совке, были настолько зажаты всеми нормами и правилами тогдашней жизни, что поневоле сплачивались и помогали друг другу в малочеловеческих условиях контроля, запретов и обязанностей (в этом отношении я вспоминаю одного француза, который про Францию, довольно бюрократическую страну, говорил: «En France tout est interdit, et tout ce que ne pas interdit, est obligatoire»[56]. Я думаю: что бы он сказал, узнав на своей шкуре советскую систему?). Так вот, на двух примерах Саша все и объяснил. Первый случай произошел в Питере (тогда еще Ленинграде, но мы все так его называли). Поздний вечер, они с Алисой идут по какой-то глухой окраине города, где они искали кого-то из друзей и не нашли. Вдруг видят, что им идет навстречу хайратый человек. Шуруп поднимает два пальца в символе «виктории», и первое, что встречный нехотя произносит: «Ну вписка нужна, понятно», и далее просто ведет их к какому-то своему приятелю в котельную, где и оставляет на ночь. То есть это не обязанность какая-то, а моральная и физическая поддержка пипла в ситуации, в которой