воле не рвется и ментам приходилось нас туда затаскивать силой. Потом выскочили молодцы в курточках и всем стали крутить руки, при этом избивая. Самого неволосатого, Храмова, тянули и за стриженые волосы, и за бороду, Конфете отбили и без того больные почки. Меня спас, сам того не желая, какой-то ветеран, который стал расталкивать двоих оперативников, которые меня держали. Они несколько опешили и стали просто волочь к отделению, думая, что мужик весь в наградах (дело-то было на День Победы практически) за меня заступается. И только в отделении выяснилось, что это бывший начальник погранзаставы (тоже КГБ) хотел внести свою лепту в пересчет моих ребрышек…

В отделении набралось 36 человек, из них двое случайных и пара алкашей, которых брали обычные менты. Катя и Тамара Минина, несмотря на то что фотографировали с крыши, все-таки тоже угодили к нам. К окнам подбегала Лариса Чукаева, спрашивала о задержанных и бежала звонить в западные корпункты.

Видимо, такой нашей реакции на избиения хиппарей и решимости никто не ожидал, и, опасаясь дальнейшей политизации происшедших облав, менты просто делали дурацкие лица, отдавали документы и ни слова не произносили о побоях и только что случившейся демонстрации. Между прочим, говорят, было два уголовных дела против ментов в связи с историей Феди Поковича, которого замучили, как героя и жертву ментовского беспредела».

Некоторые говорят, что только те, кто хотел уехать на Запад, из кожи вон лезли и пытались себя показать борцами с режимом. Сомневаюсь. Не у всех эта мотивация была. Я лет с двенадцати не хотел в СССР жить. И поступал так впоследствии, потому что то общество вокруг нас было мне совсем не родное и неприятное и я просто не хотел считаться с его законами и понятиями. И творил собственную жизнь. Сначала мой круг общения составили немцы из ГДР с довольно несовковым мировоззрением и их друзья, потом продвинутые ребятки из математической школы (наполовину разъехавшиеся благодаря наличию у них пятого пункта). Потом пытался пристать к театралам, а когда нашел подходящую протестную среду единомышленников, отвязных волосатых пиплов, стал себя и их развлекать по мере сил и талантов, противопоставляя нашу жизнь совкам вокруг нас. И не знал тогда никто, уедем мы или останемся и что вообще будет… Не помню ни одного из тогда тусовавшихся хиппарей, кто прилагал бы усилия для выезда, кроме Виталика Совдепа, у которого была еврейская линия. И довольно скоро для выезда стало не нужно отказываться от гражданства, от квартиры и вообще от родины. Просто время перестройки уже рвануло вперед, и в 1988-м уже стали ездить за границу много обычного и даже стремного народа и, что самое удивительное, возвращаться! С нами была та же история. Перемены шли семимильными шагами, и, между прочим, опять-таки благодаря отсталости и диктаторской системе, в которой, если первый человек в стране говорил что-то, это становилось беспрекословным законом. Хорошо, что попался Михаил Сергееич, а не очередной Иосиф Виссарионыч…

Свадьба с Катей Русалочкой

За 10 дней до этой манифестации мы с Русалочкой 1 мая 1987 года обвенчались у Дмитрия Дудко в глухой деревне на 103-м км от Москвы, в Песках. Фату соорудили из занавески. А позже, кажется уже в июне, была свадьба у меня в Конькове на крыше девятиэтажного дома.

Леша Фашист был лихой игрок, и Антон Семенов, и Кирилл Минин тоже. Я, по неумению и азарту, толкнул Кирилла во время борьбы за мяч к самому бортику крыши. Чудом он не свалился с тридцатиметровой высоты. До сих пор этот эпизод появляется во сне и каждый раз заставляет просыпаться в холодном поту…

Там же и так же отмечали мой день рождения, 28 июня, и, кажется, день рождения Русалочки, 14-го. Почему-то люк на крышу был открыт и соседи участкового не вызывали. А может, и вызывали, да новый, заместо Петрушина пришедший, ленился…

Напротив, в соседнем доме, в то время жила веселая семейка Зелененькой и Ботинка (она только так его называла, еще Башмаком, хотя кличка у благодушного Валеры была Батюшка). Их квартира сильно выделялась: Анюта на девятом месяце беременности самолично, стоя на подоконнике, выкрасила в зеленый цвет наличники своего окна при общей белизне всех остальных окон в восемнадцатиэтажном доме. Я шел как раз к ним и задрал голову, чтобы посмотреть, дома ли они, – открыта ли форточка, и был потрясен видом огромного высунутого живота в окно… Думал, решила убиться.

Мой день рождения на крыше моего девятиэтажного дома. Двое литовцев, Батюшка с Зелененькой, Иштван, Русалочка, ее подруга Марина, Илюша Гущин в правом углу, за ним Тамара Минина, Наталья Самыгина, я и Антон Семенов. 1987

Поколение дворников, сторожей и котельщиков

Вопреки словам песни Гребенщикова все наши старались устроиться не столько дворниками и сторожами, то есть в профессиях, где нужно было трубить весь год каждый день или ночь, за исключением месячного или того меньше отпуска, причем пахать «конкретно», сколько именно котельщиками, где и работали сутки, а потом было три выходных, и имели отпуск, правда не всегда оплачиваемый, с апреля по конец октября. В котельной ничего не надо было делать, только следить за давлением в трубах. Не числиться на работе, пусть и не работая, никто не имел права вплоть до 1990 года, когда уже можно было положить трудовую в какой-нибудь кооператив и заниматься своими делами. А тогда в котельщики шли люди, кому свободное время было нужнее зарплаты и карьеры в данный момент. В дворники шли в надежде получить служебную жилплощадь, а в сторожа просто любители почитать, пописáть и… хотел сказать: «Поиграть в игры», но тогда электронных и вообще никаких игр, кроме шашек, шахмат и домино, практически не было, а в них без партнеров не поиграешь. Нашими коллегами были не только такие же хиппаны, но и музыканты, которым нужно было время для репетиций, концертов и поездок, и, не поверите, ученые. На Ямках была котельная, где волосатый был один, а трое остальных сменщиков во время работы и дома писали диссертации.

Но устроиться и котельщиком с дипломом было не так-то просто.

Шуруп вспоминает: «Пошли мы с тобой искать, куда устроиться котельщиками. Приходим в один ЖЭК, который располагался в длинном и извилистом подвале где-то в центре, естественно. Естественно потому, что за Садовым кольцом в Москве котелен не было, везде центральное отопление, которое питалось от огромных ТЭЦ. Идем, идем этими коридорами и, наконец, в самом конце находим начальницу, которая начинает нас прорабатывать, чтобы мы постриглись и тогда приходили устраиваться. Мы слушали, слушали, не понимая, какая связь между длиной волос и отоплением, потом развернулись и ушли. На самом выходе ты, Принц, открыл электрический щиток и со словами “А пошли вы все!” опустил рубильник… Крики, паника, удары лбами обо все что только можно… Ну а мы пошли в следующую контору»…

Кстати, об этом обсессивном синдроме советских людей. Шуруп вспоминает одного мента, который остановил их где-то на трассе в кукурузных полях Черноземной России и, тупо глядя на него, на все доводы, объяснения и просьбу отпустить твердил одно: «Волосы у мужчины должны быть не длиннее спички, сломанной пополам»… Раз уж вспомнил про трассу, автостоп и трудности, связанные с ним, не буду выделять отдельной главы, скажу просто, что часто народ попадал в так называемые спецприемники (вид тюрьмы для бродяг на 10, 15 и 30 суток), где их стригли или даже брили налысо (не всегда даже, только если увидят вошь!). Ни я, ни Шуруп не были там ни разу, хотя я один раз сильно рисковал, как Поня, выехав автостопом без всяких документов. Но и иметь я их не мог, потому что сначала паспорт, а потом военный билет у меня отобрали в Москве менты на акциях и не отдавали. Я должен был ждать приглашения из своего отделения, куда должен был прийти и прослушать нравоучение, которое всегда давалось косноязычным ментам с большим трудом. Так вот, Поня где-то в Краснодарском крае попал так за решетку на 30 суток и был обхайран. С ним вместе сидел житель этого же села, который, не найдя