Скорсезе, автор фильмов о жестоких людях, вспышках гнева и внезапной смерти, рассказал мне «маленькую притчу», которую он услышал, готовясь к съемкам «Кундуна»: «Армия входит в город и подходит к монастырю, генерал вынимает меч, а настоятель открывает ворота и просто стоит на пороге. Генерал смотрит на него и говорит: “Разве ты не понимаешь, что я могу убить тебя, не моргнув глазом?” А монах отвечает: “Разве ты не понимаешь, что я могу умереть, не моргнув глазом?” Вот к чему я хотел бы прийти».

Обратите внимание, как работает мышление Скорсезе, как все его фильмы связаны величиной его личности. Казалось бы, эта притча несовместима с миром Джейка Ламотты, героя «Бешеного быка», но, когда мы разговаривали, Марти сказал: «Я хочу чувствовать себя, как Джейк в конце фильма “Бешеный бык”, я до этого так и не дошел. Он пребывает в мире с самим собой, смотрит на себя в зеркало, репетирует выступление, повторяя: “Коня! Коня! Полцарства за коня!” Я же, только когда снял “Цвет денег”, немного привык к себе, понял, что буду таким всю жизнь и мне лучше успокоиться, взять себя в руки, не тратить силы и не сжигать себя и всех вокруг. Так что я просто привык к себе. А что я могу изменить? Себя не переделать».

Он выглядел довольным тем, что пришел к тому же состоянию, в котором уже находятся Ганди, Мартин Лютер Кинг, Ламотта и Далай-лама. Ему наверняка было бы что обсудить в такой компании на званом ужине.

«Мне всегда становилось немного легче от мысли, что человеческие существа могут быть способны на духовное развитие, – говорит он. – И не только тибетские монахи. Есть современные люди с сострадательным сердцем, такие как Дороти Дэй или мать Тереза. Недавно вышла книга, где ее критиковали, но интересно, когда в последний раз те люди, что пишут такие вещи, облегчали кому-то путь в мир иной?»

Скорсезе снимал фильм с непрофессиональными актерами, среди них было много тибетцев, знакомых с Далай-ламой. По его словам, он впитал от них часть того духа, что пытался передать в «Кундуне».

«Некоторые из пожилых людей были частью его окружения еще в 1949 году, до того, как они покинули Тибет. Часто я входил на съемочную площадку, а они медитировали, и это было похоже на картину эпохи Возрождения. На площадке пахло благовониями и ощущалась духовность, это было интересно. Мне захотелось стать частью этого мира. Не знаю, удалось ли мне впитать этот дух в себя – думаю, удалось. А потом была работа с маленьким мальчиком, игравшим Далай-ламу в ипостаси ребенка. Мальчик был прекрасен, у него замечательное лицо. Но нам пришлось прибегнуть ко множеству трюков, чтобы добиться такого исполнения. Например, сцена, где его ставят перед столом и просят выбрать “свои” вещи из предыдущей реинкарнации, чтобы монахи узнали, что это действительно он. Тибетцы – его мать и отец, другие дети – очень помогали нам. Но если двухлетний ребенок не хочет играть, он не будет играть – и все. Если он хочет вздремнуть, команда ждет, пока он проснется. Но он помогал мне сохранять контакт с реальным миром, потому что он не был профессиональным актером, как и другие тибетцы на площадке. Лучшие моменты игры в фильме происходят на краю экрана, со статистами, потому что мы смотрим на их лица и видим, что они находятся в моменте».

И вот перед нами фильм о мире и духовности, снятый сочными красками, которые Скорсезе так полюбил, изучая старые фильмы, и выражающий его собственное чувство духовного роста. Что же он будет снимать дальше? Он обсуждает фильм о жизни Дина Мартина. Сейчас это кажется абсолютной сменой направления, фундаментальным изменением тона. Но если он сделает это, мы, я подозреваю, сможем почувствовать то же видение, тот же поиск, того же режиссера. Заходи, Дино; ты уже познакомился со всеми, кто здесь сегодня? Вот мать Тереза…

«Кундун»

Повторная рецензия

На всех изображениях, которые я видел, Будда смотрит на мир бесстрастно, окутанный безмятежностью. Точно так же можно описать исполнение четырех актеров, играющих Далай-ламу в возрасте от двух до двадцати четырех лет в фильме Скорсезе. Вот сцена, в которой молодой человек принимает делегацию китайских коммунистов. Один за другим они увещевают его, но он не произносит ни слова, глядя на них не враждебно, а с вежливым интересом. Как проявление буддийской отрешенности и принятия момента это достойно восхищения, но как центральная характеристика протагониста фильма – это проблема. Мне всегда было сложно смотреть «Кундун», потому что я испытываю больше любопытства к главному герою, чем он испытывает к самому себе.

Каково это, быть признанным в детстве в качестве четырнадцатой реинкарнации лидера древней буддистской школы гелуг? С самых юных лет быть объектом поклонения? Каково получить воспитание и обучаться в рамках религии, которая не навязывает себя, потому что, в конце концов, вы – ее воплощение? Я видел буддийских монахов и знаю, что можно быть совершенно счастливым, живя такой жизнью, однако те, кого я встречал, сами ее выбрали. Каково вырасти в рамках многовековой традиции, которую ты не выбирал, но которая определяет твои мысли, убеждения и действия и которая, как тебе говорят, проистекает из твоего собственного «я»?

Фильм не ставит перед нами таких вопросов. Его герой редко похож на маленького мальчика; скорее, это ребенок, от взгляда которого у взрослых могут дрожать руки. Сравните этого мальчика с Далай-ламой, показанным в фильме «Семь лет в Тибете» (1997) Жан-Жака Анно, с историей его дружбы с наставником из Австрии. Этот фильм, не очень хороший, ошибочно увлекается опытом иностранца – возможно, потому что его играет Брэд Питт. Но Далай-лама больше похож на реального мальчика и задает естественные вопросы.

То, что я знаю о четырнадцатом Далай-ламе, которому сейчас около семидесяти, не дает мне оснований полагать, что он недоволен жизнью. Он кажется достойным человеком. Но есть ли в нем что-то большее? В «Кундуне» не задается и этот вопрос. Что привлекло Скорсезе в этой истории, если она не связана ни с одной другой, когда-либо интересовавшей его, и уж точно не с жизнью Христа? Конечно, существует вероятность, что Далай-лама – действительно четырнадцатая реинкарнация одного и того же человека. Но Скорсезе принадлежит к римско-католической церкви, а она отрицает реинкарнацию. Есть вероятность, что буддизм привлекает Скорсезе как духовное учение, которое ассоциируется с меньшим количеством бед и страданий, чем другие мировые религии. Но Скорсезе не стал буддистом. Возможно, Скорсезе восхищается Далай-ламой как человеком, достойным фильма о его жизни. Но тогда