Сильвестр уже знал об убийстве журналиста. В небольшом городке подобную новость, как шило в мешке, не утаишь. Догадывался и о том, что подозрение пало на него. Майор Вициан никогда не отличался особой сообразительностью, а убийцы, видимо, подбросили улику, указывающую на Фельда. Ведь это дело техники. Понятно стало, зачем понадобился портфель Сильвестра. Но чем и кому помешал Петер Дембински?

Фельд поправил на плече брезентовый мешок. Не мешок пригибал к земле, а глухая, серая тоска, бороться с которой становилось все тяжелее. Презумпция невиновности хорошая в теории штука. На деле же Сильвестру придется самому доказывать, что он не убивал. И, между прочим, кроме жены, никто не подтвердит его алиби.

Сильвестр Фельд прошел мимо «Парадиза» неспешной походкой человека, решившего подышать свежим воздухом. В окнах первого этажа света не было, на втором пробивался сквозь щели задернутой шторы. Торцом здание смотрело в глухой проулок, и, недолго думая, Сильвестр опустил за ограду брезентовую торбу, затем перемахнул сам. Утром подобное упражнение далось ему легче.

Предательски ярко светила луна. Сильвестр, пригнувшись, перебежал в тень дома. С массивной дверью черного хода он не стал возиться, приметив подвальное оконце. Проушины полукруглых ставенок оттягивала сережка амбарного замка. Тихо было вокруг, лишь цикады десятками пилочек прорезали сухой и теплый воздух ночи. Сильвестр нащупал свой подпилок.

Работая им, Сильвестр Фельд прикинул дальнейший план. Судя по тому, что звероподобный японский мотоцикл припаркован у фотоателье, его владелец Дональд Фишер находится в доме. Кажется, и не один — за шторами на втором этаже мелькали две тени. Значит, Фельд будет третьим — теплая компания, в которой есть о чем побеседовать. И, надеялся он, будет чем промочить горло, пересохшее после целого дня блужданий по городу. Сильвестр вытащил замок из распиленной проушины и раздвинул створки железных ставен. За ними была решетка. Черт возьми, похоже, здесь собирались держать круговую оборону! Но нет, ржавая решетка легко вышла из пазов подгнившей рамы. Он протиснулся в оконце и аккуратно закрыл за собой ставни.

Спичка горела полминуты. Пламя обожгло пальцы Сильвестра, и снова стало темно. Темно и тихо, но не так, как на улице под звездами, а как в склепе. И еще одно напоминало склеп. В дальнем от Сильвестра углу на топчане неподвижно лежал человек со сложенными на груди руками. «Женщина», — подсказала Сильвестру зрительная память.

Еще сетчатка глаз успела запечатлеть ящики, составленные чуть не до свода подвала, колченогий стол с кувшином и, кажется, фонарем. Спички надо было беречь, Фельд на ощупь пробрался к столу и впрямь нащупал аккумуляторный фонарь. Поставил переключатель на рассеянный свет и нажал кнопку.

Женщина беспокойно шевельнулась на топчане. Ее запястья были стянуты поясным ремнем. Сильвестр знал этот полицейский фокус. Сложенный вдвое конец ремня продевается сквозь пряжку, и образуется петля, которая затягивается тем туже, чем сильнее пленник старается освободиться. А женщина была именно пленником, которого пытали. Предплечья были в порезах, да и на груди халат пятнали бурые пятна.

«Зверье», — понял Сильвестр, осмотрел дверь в подвал и обрадовался, увидев засов, легко ходивший в пазах, хорошо смазанный. Он несколько раз двинул его взад-вперед. Потом складным ножом перерезал ремень, подхватил затекшие руки женщины, предупредил готовый сорваться с губ стон:

— Тише, голубушка, тише. Тебя больше никто не обидит. Как тебя зовут?

— Барби… Пить… Жжет внутри.

Только теперь Сильвестр заметил, что женщина, ко всему прочему, мучается тяжелым похмельем. Благо утолить жажду было чем: сквозь планки и стружки в ящиках просвечивали высокогорлые бутылки. Вино оказалось и в кувшине на столе. Сильвестр приподнял голову женщины, и она надолго припала к кувшину.

— Эге, Барби, не слишком ли резво? — Фельд осторожно высвободил из холодных пальцев керамическую баклажку и, ощутив внезапную жажду, лихо прикончил плескавшиеся на дне остатки.

Вино разлилось по телу горячей волной. Может быть, слишком горячей. Сторожевые, охранительные центры в мозгу забили тревогу, но колокола звучали глухо, слишком глухо. Сильвестр ощутил приступ нежности к вновь закрывшей глаза женщине, к хозяевам этого чудесного подвальчика, словно специально приготовленного к встрече гостей.

Сильвестр зажег найденную в ящике стола свечку, закурил, и для полного блаженства теперь не хватало одного — собеседника.

Собеседник? Да сейчас их будет у него сколько хочешь! Два, десять, весь мир… Пальцами, которые стали такими же непослушными, как и мысли, Сильвестр подсоединил радиостанцию к аккумулятору ручного фонаря, двенадцать вольт, порядок. Красная лампочка вызова вспыхнула на шкале.

Красный цвет — цвет тревоги, и на какое-то мгновение она пробилась в угасающее сознание Сильвестра Фельда. Красные колокола тревоги поставили его на ноги и помогли одолеть несколько шагов до окованной жестью двери подвала. Но вот беда — к двери вели ступени. Ступени оказались каждая высотой с многоэтажный дом. Кое-как Сильвестр одолел первый небоскреб, но со вторым не справился.

Любимый голос, голос Марии-Луизы, отчетливо произнес в это мгновение: «Не пей вино, вино отравлено», и Сильвестр никак не мог понять, как жена получила доступ к полицейской радиостанции.

Пальцы Фельда скользнули по холодной стали, и последняя мысль была о засове: успел ли он его задвинуть. Если нет, то…

Сильвестр сорвался с площадки небоскреба.

13. В роли «живца»

В обрешеченное окно дежурной части городского управления полиции любопытно заглядывала луна. Посмотреть и впрямь было на кого. Весь день частая гребенка усиленных патрулей прочесывала город, а сейчас дежурный оформлял «улов». За деревянным барьером, словно в вагончике, набились нищие и проститутки, вокзальные воришки и мелкие валютные жучки, крутившиеся у двух гостиниц Охотничьей Деревни. Многих из этой пестрой публики подполковник полиции Балаж знал в лицо, но появились и новые фигуры. Заметно прибавилось бездомных. Этот еще крепкий, но уже спивающийся мужчина — в недавнем прошлом шахтер, уволенный с работы, а теперь постоянный обитатель открытого в столице ночлежного дома. В Охотничью Деревню его занесло «подышать свежим воздухом».

А вот еще любители сельских пейзажей. Сидят в углу на корточках и милуются, ни на кого не обращая внимания. Добела вылинявшие портки, рваные безрукавки, сквозь нечесаные гривы, падающие на плечи, поблескивают в ушах дешевые серьги. Вся зараза, включая СПИД, от этой пакости, которой разводится все больше.

— Ребята, — позвал подполковник Балаж патрульных, только что заступивших на дежурство. — Видите эту парочку? Возьмите хлорки и швабры да постирайте их под пожарным гидрантом. Заодно узнаем, кто кавалер, а кто дама.

Балаж вернулся по коридору в большую угловую комнату, по привычке называемую всеми красным уголком. На дверях была приколота кнопкой визитная карточка полковника Лейлы. Балаж постучал:

— Разрешите?

За дверью