— Как в палате пятой психбольницы... — пробурчала я и встала. — У тебя есть деньги?

Вероника молча помотала головой.

— На полтинник. Как-нибудь потом отдашь.

— Зачем мне деньги? Зачем мне презренный металл? — скривилась она.

— Это не металл. Это бумажка. На такси поедешь. А завтра — как договорились, без двадцати шесть у кинотеатра.

Я посадила ее на такси, помахала ручкой и поспешила на студию. Опаздывала я уже на семнадцать минут. Вадя снимет с меня скальп, а потом продаст его Пульсу. Или Сладкову. Но то, что меня ожидало на самом деле, ранило гораздо больнее.

* * *

Я уже подходила к нашему павильону, когда увидела у дальнего окна Невзорову и Дениса. В этом не было ничего странного, и я бы спокойно прошла мимо, если бы... Я не хотела верить своим глазам. Денис наклонился к Невзоровой, она потянулась к нему, вытянув губы трубочкой, и они стали целоваться.

Я стояла как вкопанная. Я с места не могла сдвинуться. Меня словно пронзил заряд электрического тока, от которого сейчас было очень больно где-то в области сердца... Затем я собрала всю свою силу воли и сделала шаг...

Войдя в павильон, я без сил опустилась в Вадино кресло. Мое тело мне не подчинялось. Если минуту назад я не в силах была пошевелиться, то теперь руки мои задрожали, ноги ослабли, словно набитые ватой. Еще минута мне потребовалась на то, чтобы потихоньку начать соображать.

Ах, Невзорова, ах, жрица любви... Везде поспела.

Пока я медленно приходила в себя, Вадя стоял рядом и сочувственно смотрел на меня. Он, конечно, не знал, что со мной случилось, но все равно сочувствовал. Лучше бы оставил меня в покое на десять минут, отдал хлойушку Гале и занялся съемкой. Терпеть не могу, когда на меня глазеют в такой ситуации.

Я встала. Руки все еще дрожали. Дрожь никак нельзя было остановить. Это со мной второй раз в жизни. Первый раз — когда Петя сказал мне, что наш отец погиб. Я тогда не сразу уяснила, что произошло, — вернее, не сразу уяснила масштаб произошедшего. А когда до меня дошло, вот тогда я испытала все в полной мере. И нехватку воздуха, и боль в груди, и эту самую дрожь... Сейчас, естественно, все было не так серьезно. Но все же мне было плохо...

Нетактичный Вадя наконец отлепился от меня и завопил дурным голосом, призывая всех приготовиться к съемке.

Невзорова с горящими щеками и счастливой улыбкой на устах влетела в павильон. Денис сегодня у нас не работал.

Оставшийся день я помню смутно. Перерыв был лишь один, и моя подруга почему-то решила провести его отдельно от меня. Она исчезла мгновенно, к началу работы опоздала минут на двадцать и все никак не могла выполнить требование Вади — сделать трагическое лицо. Улыбка так и блуждала на ее губах до конца съемок...

Домой я приехала поздно. Очень долго ждала автобуса. Не везло мне сегодня. А если уж с утра не повезет, значит, весь день не задастся.

Я с час просидела на кухне перед чашкой чаю, остановившимся взором уставясь в отражение двери в оконном стекле. Петя пару раз пытался со мной заговорить — безрезультатно. Я слушала его вполуха. Только одна его фраза на несколько секунд вывела меня из оцепенения. Он сказал, что часов в девять вечера мне звонила Вероника Жемалдинова. Она просила передать мне, что я — ее лучшая подруга и что прежде ей никто и никогда не давал денег на такси.

Тут я вспомнила о полтиннике, отданном Веронике, и попросила у Пети рублей тридцать. Завтра мне было бы не на что сходить в студийное кафе и не на что купить билеты в кино. А деньги доброго дяденьки нового русского я уже потратила на книги для Саврасова и Мадам. Вот выберу денек посвободнее и вручу им их подарки...

Потом у меня заболел зуб и я пошла спать.

* * *

Все мы, люди, связаны через космос. Я убеждена в этом. Вот мне, например, позарез требовалось свободное время, чтобы продолжить расследование, которое забуксовало. И что же? Вчера вечером у меня заболел зуб, а сегодня с утра у Вади разнесло всю щеку. Как сообщила мне по телефону его Санчо Панса — ассистент Галя, от жуткой боли он бросался на стены, выл и плакал и в конце концов поехал в поликлинику, а съемку перенес на завтра.

Таким образом, я получила в свое распоряжение целый день.

После звонка Гали я, грех признаться, очень обрадовалась. Конечно, не тому, что Вадя мучается с зубом, а тому, что могу заняться настоящим делом. Моя радость тотчас угасла после звонка Невзоровой. Выразив неискреннее сожаление по поводу Вадиной нетрудоспособности, она завела пространную речь о таинстве любви, выдавая за собственные мысли всякие банальности. Я поняла: она хотела оправдаться за флирт с Денисом. И зря. Нечего оправдываться. Что ж сделаешь, если такая натура? Не может она устоять перед мужским обаянием, кто бросит в нее за это камень? И на Дениса я не сержусь. Мужчина есть мужчина. Как же не подобрать то, что плохо лежит? (Какая-то двусмысленность получается.) Ясно, не все мужчины таковы — но большинство.

В общем, за ночь я успокоилась насчет моего любимого и морально неустойчивой подружки и теперь была готова смотреть на мир без розовых очков.

Это не значило, что я буду выслушивать невзоровские бредни. Раньше не собиралась и сейчас не хочу. Я отговорилась тем, что меня зовет Петя, попрощалась и положила трубку. Хватит с меня шизофреников, хотя бы до вечера отдохну от них. Надо же мне морально подготовиться к встрече с Вероникой. Я даже написала на листочке что-то вроде памятки — несколько до предела тупых четверостиший на все случаи жизни. Разучив их, я со спокойной душой стала собираться в гости к Сандалову. Позвонила Линнику, он был дома и с энтузиазмом согласился меня сопровождать. «Я тебе пригожусь, — пообещал он, — без меня ты Сандалова не разговоришь».

Так оно и оказалось.

Квартирка Сандалова мне понравилась. Сам хозяин был в меру радушен: гостеприимно мычал и тряс головой. От него за километр несло водкой и луком. Паша для равновесия тоже тяпнул стопку, так что мне пришлось сесть не к столу, а к окну, под форточкой. Оттуда хоть немного тянуло свежим воздухом.

Первые минут десять мы потратили на то, чтобы поздороваться. Сандалов долго не мог найти подходящего слова в ответ на наши с Пашей приветствия. Никакие «м-м», «ы-ы-ы» и «гы-гы-гы» нас не устраивали. Он сам это понимал и старался как мог. Мучительно морща лоб, вращая глазами, Валентин наконец вспомнил прекрасное слово «здравствуйте», которое и произнес почти внятно. Я даже зауважала его.

Но дальше дело не пошло. Мы с Линником действовали как заправские следователи, пытаясь выцарапать из Сандалова хоть какую-то информацию, и все напрасно. Разговор происходил примерно так:

Линник. Валя, ты хорошо помнишь тот вечер у Миши?

Сандалов. Ы-ы.

Линник. Когда ты ушел домой?

Сандалов. М-м-м.

Линник. Не можешь припомнить?