— Да.

— А почему вы выбрали на роль Лин Во Дениса Климова?

— Он хороший актер. Разноплановый, вдумчивый, интересный и внешне и внутренне... Вы с ним встречались?

— Конечно.

— Так что ж вы спрашиваете?

— Я с ним встречался как со свидетелем, но не как с актером. Потому и спрашиваю.

— Вас удовлетворил мой ответ?

— Вполне. Чем вы раздражены?

— Не вами, — Михалев чуть смутился, — вот этим.

Он ткнул пальцем в сценарий.

— Плох?

— Не то слово.

— Так выкиньте его на фиг.

— Какой вы быстрый, Николай Владимирович! — Михалев развеселился. — Не так просто это делается.

— Да? По-моему, протянуть руку к мусорному ведру не такой уж большой труд.

Михалев снова помрачнел.

— Не могу, — сказал он серьезно. — Этот сценарий написал спонсор. Причем самостоятельно. Он очень старался. И жаждет увидеть плоды своего творчества на большом экране. Если я сниму картину по его сценарию, он даст мне денег на фильм по Кукушкинсу.

— Сделка?

— Вроде того.

— Да не вроде того, а сделка, — заключил Оникс. — Желаю удачи.

— Вы не желаете мне удачи, — мрачно буркнул Михалев. — Вы считаете меня продажной шкурой, не так ли?

— Зачем так грубо?

— Вы не торопитесь?

— Теперь тороплюсь, — усмехнулся Сахаров. — Закройте за мной дверь, будьте добры...

Да, разговора с Михалевым не получилось. Он был раздражен, и не так уж важно, чем именно.

Выйдя на улицу, Оникс постоял с минуту у подъезда, вдыхая свежий и теплый, уже весенний воздух. Солнце было неяркое, едва светило сквозь плотное туманное небо; лужи пахли морем.

Напротив михалевского дома располагался книжный магазин. Огромные неоновые буквы над входом напомнили Сахарову о Светлом Лике. Это начинало походить на манию.

Он вошел в метро, еще не определив направление своего дальнейшего пути. Надо бы заехать к Мадам. Пора поговорить с ней откровенно. Что она подразумевала, когда советовала почитать Кукушкинса? При чем тут вообще Кукушкинс и кто же он такой на самом деле? Оникса бросало в жар при мысли, что старушка, может быть, ничего не имела в виду, а просто заботилась о повышении его культурного уровня. Если так, то ему впору увольняться и искать себе какую-нибудь мирную стабильную работу. Например, учителя литературы в школе...

Но можно было заняться установлением личности Кукушкинса и без Мадам. Стоило ли тревожить ее по таким пустякам? Или он уже не оперативник, а учитель литературы?

Оникс выбрал второй путь. И для начала поехал в библиотеку.

* * *

В библиотеке он попросил тот номер «Нового мира», который уже читал у Михалева. Затем отправился в Литературный институт.

Занятия давно кончились, в здании института было пусто; подвыпившие заочники очень солидного возраста сидели на скамейках, бродили по маленькому садику с памятником Герцена посередине.

Стилистику преподавал приятный круглолицый мужчина, по совместительству замректора. Фамилия его была Птичкин. Он выслушал Сахарова вполне благожелательно и без лишних разговоров согласился помочь.

Оникс отдал ему взятый в библиотеке журнал, вынул из сумки две книги Кукушкинса — «Извне» и «Три дня в апреле». От книг Птичкин отказался, сказав, что все романы Кукушкинса у него есть дома. Сахаров ожидал, что он предложит ему зайти за ответом через неделю, но преподаватель назначил встречу на послезавтра, на четыре часа дня. Это была еще не совсем удача, но половина удачи точно.

Попрощавшись с Птичкиным, Оникс вышел из здания, миновал садик, мимолетно улыбнувшись громогласным заочникам, перебежал дорогу перед табуном иномарок, рванувшим на только что вспыхнувший зеленый свет, и оказался на Тверском бульваре.

Присев на скамью, он достал из сумки «Три дня в апреле». В стереофонический шум машин с обеих сторон вливались иные звуки — писк и щебет гуляющих малышей, голоса мамаш, лай собак. В этом многозвучии Сахаров мог сосредоточиться так же хорошо, как в полной тишине.

Он наугад раскрыл книгу. Страница сто пятьдесят третья, конец главы: «Не будет света, не будет тепла, будет необходимость жить и не ждать избавленья, которое непременно придет и непременно будет нежелаемо, если только не особый случай. И будет необходимо принимать свою жизнь, иначе напрасно. И будет необходимо владеть всей радостью и всей печалью короткого или длинного срока, иначе напрасно. А напрасно не надо, иначе память не примет и время не почувствует утраты...»

* * *

Утром Сахаров позвонил Пульсу. Тот был простужен, говорил хрипло, с петушиными срывами, однако сам настоял на том, чтобы встретиться на нейтральной территории, где-нибудь в центре, в кафе. Часа в два.

Когда Оникс встречался с ним в прошлый раз, Пульс тоже не захотел пригласить его домой, и оперативнику пришлось ехать на студию. Тогда он решил, что у артиста просто нет для него свободного времени, но сейчас стало ясно: дражайшая пульсовская половина не любила гостей супруга, кем бы они ни были.

В кафе так в кафе. Оникс пришел за десять минут до назначенного времени, занял столик, сел лицом к дверям. Пульс появился ровно в два. Длинный, в длинном пальто, с кожаным шоферским кепи на макушке и толстым клетчатым шарфом на шее, он сразу обращал на себя внимание некой нетрадиционностью или, скорее, принадлежностью к другому, прошлому времени. На его тощем вытянутом лице были написаны все чувства, которые он испытывал, — гнев, обида, растерянность и удивление.

Заметив Сахарова, он решительным шагом пересек небольшой зал, плюхнулся на стульчик, положил руки на стол и в упор посмотрел на оперативника.

— Почему вы меня подозреваете? — прохрипел он. — Что я вам сделал?

Сахаров удивился:

— С чего вы взяли, что я вас подозреваю?

— Вы встречаетесь со мной уже второй раз.

— И что?

— С Менро вам оказалось достаточно одного разговора.

— С ним у меня назначена следующая встреча на завтра.

— Правда? — с надеждой спросил Пульс.

— Правда. Не комплексуйте, Лев Иванович. Для подозрений время еще не пришло. Как вы себя чувствуете?

— Проклятый весенний грипп, — сумрачно ответил Пульс. — Подкосил в самый разгар работы. Артисту нельзя болеть. Артист должен быть в форме всегда, независимо от состояния души и тела. Вот и приходится накачивать себя таблетками... Да тут вы еще...

— Я вас надолго не задержу, — успокоил его Оникс. — Хотите кофе?

— Если вы мне его купите — хочу.

— Куплю, — вздохнул оперативник.