Она гневно отогнала от себя эту мысль.

Еще двое людей, сидевших за столиком поэта, были обычной свитой, один — «старый друг», возможно, редактор, так и застрявший в журналистике, сейчас он как раз разговаривал с поэтом о серии статей в одной из венецианских газет, другой — молодой поклонник, коммерсант с художественной жилкой, наверняка воплощение меценатских любезностей, хлебосольный и гостеприимный, в состоянии предоставить загородные дома и городские квартиры, когда поэт — и без того хорошо обеспеченный материально — это видно по нему — нуждается в чем-нибудь подобном. Он говорил мало и разглядывал Франциску, ей это было неприятно. За одним из столов она увидела молоденькую рыжую девушку, ту самую с быстроходного катера вчера вечером, значит, пить чай в пять часов она ходит в «Павоне», явная старлетка, окруженная двумя молодыми и одним пожилым господином, наверняка относящимися к сфере кино, двое — коллеги актеры, третий — продюсер; молодые разыгрывали в маленьком зале свое очаровательно безвкусное восхищение красивой девушкой, один представлял шаржированно глубокое, с трудом сдерживаемое увлечение, другой — деловитое, дружеское понимание. Столик был слишком далеко, чтобы Франциска могла слышать их беседу, но она знала эту манеру актеров общаться друг с другом по многим вечерам в Дюссельдорфе и Мюнхене, проведенным в «обществе», знала их легко просматриваемую, почти детскую утонченность, их культ ухаживания, адресованный актрисам, когда девушки были уже не просто «молодой сменой», «подрастающим поколением», статистками, а маленькими идолами, как эта, красавица в темно-красном, почти черном платье с весьма рискованным декольте, она еще слишком молода для такого декольте, и волосы ей стоило бы носить распущенными, а не собранными на затылке в пучок, она должна изображать молодую романтичную особу, а не светскую женщину; ее волосы, растрепанные ветром, как вчера вечером, выглядели лучше, надо надеяться, она найдет себе хорошего режиссера. Франциска чувствовала, что коммерсант не сводит с нее глаз, это один из тех, кто не может оторваться, неудовлетворенный, она повернулась к нему, выразив глазами возмущение, и внимательно посмотрела на него, он опустил глаза, но тут же снова посмотрел, продолжает ли она глядеть на него, она ответила на его взгляд, она ответила намой взгляд, я мог бы затеять с ней интрижку, но как? Передать записку с официантом, нет, это старомодно, рыжая, как раз в моем вкусе, великолепная возможность, но нет, не имеет смысла; он отвернулся, и теперь довольно надолго; конечно, он не решается, эти коммерсанты боятся рисковать, максимум, на что они готовы, это посмотреть, но если им подадут знак, что их взгляд принят, они тут же отворачиваются, они просто боятся, боятся реального приключения, потому что всякое приключение — это не просто короткая возможность выйти из привычного ритма будней, но и нечто противоположное, а именно связь, в приключение приходится что-то инвестировать, деньги, время, трудности, ложь по отношению к семье, поэтому они предпочитают ходить к проституткам, где все можно устроить с помощью денег, хотя потом они и чувствуют себя отвратительно, ибо каждая проститутка — это упущенное приключение, нечто несостоявшееся, то, чего мужчины не хотят терять, а именно чувство, которое переполняет их, когда они переспят с чужой женой, чувство, что они обольстили чужую собственность и овладели ею, воспользовались чем-то прекрасным, что им не принадлежит. Но у них нет времени. Зато есть страх. Не имеет смысла, думает такой вот тип и отворачивается, обнаружив, что его взгляд может иметь последствия. Какие последствия? Ему пришлось бы тайком и очень деликатным способом установить со мной связь, он должен был бы сегодня или, самое позднее, завтра вечером пойти со мной куда-нибудь в ресторан, он вынужден был бы солгать что-то женщине, которая, возможно, красива и умна и которую он любит, причем солгать так, чтобы она поверила и продолжала верить и в последующие дни, он должен найти такие места, где его не увидели бы знакомые, ведь он, в конце концов, известный бизнесмен, а Венеция — маленький город, его кредитоспособность пострадает, если в его кругу станет известно, что у него шашни с женщинами, и к тому же ему надо как-то сосредоточиться на мне, он должен суметь соблазнить меня, это требует и обдумывания, и неких спонтанных действий, и даже чувства, а это отвлечет его от дел, особенно если он на какое-то время влюбится в меня, да, это не имеет для него никакого смысла — вложить так много в сомнительное предприятие, он слишком много работает, чтобы позволять себе интрижку; работа стала слишком трудной, объемной, слишком разнообразной, и потому теперь остались только импотенты и прирученные, дрессированные мужчины, признающие только работу, но не игроки, они не имеют возлюбленных, максимум содержанку с твердой оплатой, а если кто-то сохранил чувственность и не лишен любви к искусству, тот вкладывает деньги в лучшем случае в поэзию. Общество состоит из моногамных трудяг и проституток. Франциска заметила, что мужчина снова смотрит на нее; она загасила сигарету и ответила на его взгляд, однако на сей раз не выразив неприятия; ну, давай же, начинай играть, мы, женщины, хоть и тоже моногамны, но мы к тому же ужасно нелогичны, каждая женщина готова дать себя соблазнить, если мужчина, предпринимающий такую попытку, — настоящий соблазнитель. Женщина не пойдет на это разве в том случае, если как раз в данный момент испытывает великую страсть. Лишь очень большая страсть защищает женщину от приключений.

Чепуха, этот тип мне несимпатичен. Она с облегчением отметила, что он отвернулся и начал беседовать с поэтом. Но она была беспощадна, она поняла, что испытывает не только облегчение, но и некоторое разочарование; значит, я все же хотела, чтобы меня заметили, потому-то я и пришла сюда, я что-то фантазировала насчет приключений, но на самом деле я готова продаться, если это произойдет приемлемым для меня образом; да, я позволила бы купить себя, потому что мне страшно, я боюсь неизвестности, боюсь того, что произойдет. Десять тысяч лир и брильянтовое кольцо против чужой страны, а возможно, и беременности в чужой стране. Это полная безысходность. Потому-то я и дала шанс этому человеку, который мне несимпатичен, я знаю, каковы эти люди; все они похожи на Иоахима. Страшно занятые своей работой и похотливые. Иоахиму лучше, чем большинству из них, потому что я его любовница. Была его любовницей, поправила она себя. Он взорвется, когда Герберт расскажет ему, что произошло. Если я не сдамся и не вернусь, он выгонит Герберта. По-своему он даже любит меня. Что за прелесть — быть объектом такой любви. Герберт найдет себе новое место. Он отличный представитель фирмы.

Подошел официант со своим чаем, персонал здесь восхитительно вежлив, первоклассный отель, вышколенная обслуга, добропорядочная публика; напротив нее сидел американский профессор, приглашенный на время читать лекции, very important person[20]. Франциска видела однажды один из этих VIP-паспортов, она не удержалась от улыбки, вспомнив об этом; характеристики, которые они дают другим людям, всегда такие наивные, у них наивное отношение к языку, американский слоган — это больше, чем лишь меткое слово, девиз, лозунг, наши лозунги — лишь рутинные абстракции, а их — наивные формулы, при переводе я всегда обращала на это внимание, нам бы и в голову не пришло назвать крупного ученого «very important person»; этот, возможно, очень крупный ученый, маленький и толстый, специалист в области социологии или музыковедения, разложил возле себя огромные стопки газет и журналов, он читал «Нью-Йорк геральд трибюн», глаза его за сильными стеклами очков без оправы были устремлены прямо перед собой, но время от времени он переводил взгляд то на Франциску, то на старлетку, переворачивая при этом газетную страницу; трудно сделать выбор между юной и зрелой женщиной, особенно если обе красивы и рыжеволосы, надо было бы переспать с обеими одновременно, сравнительное изучение рыжеволосости и светлокожести рыжеволосых, а также знаменитой чувственности рыжеволосых, я, конечно, свинья, нет, я не свинья, я вполне нормальный человек, мои европейские коллеги стали бы бормотать что-то о языческой чувственности, если бы смогли прочитать мои мысли, я ненавижу их мифологическую болтовню, которой они прикрывают собственное академическое свинство; слава Богу, у меня умная жена, Жани не имеет ничего против, когда я занимаюсь любовью с молодыми девушками, Жани все понимает, к тому же она немного фригидна, в моногамном обществе это даже хорошо — иметь холодную жену; Франциска наконец поняла значение его мимолетных, деловитых, прямо устремленных взглядов из-за толстых, без оправы, стекол очков; невероятно, эротизм университетских профессоров не имеет себе равных, просто потрясающе, это деловитое бесстыдство, «very important person», маленький и толстый, хотя и довольно симпатичный, но тут ее мысли были прерваны тихим драматическим появлением некой молодой женщины.