– Никакого, – неожиданно твердо сказалПольщиков. – Во-первых, у него мозгов не хватит задумать такоепредприятие. Лука – мерзавец, на коем пробы ставить негде, каторжанская морда,варнак, но он, господин ротмистр, и не умен вовсе, а всего лишь хитер. Это –вещи разные, ум и хитрость. За всеми этими налетами, коли уж вам угодно знатьмое мнение, проглядывает чей-то острый и отточенный городской ум. По-ученомувыражаясь, интеллект. А Лука – тварюшка примитивная. Обсчитает,утаит, взятку примет, перехватит горсть шлиха у вольных копачей, сам втихомолкупромывочку сделает на чужих землях, силком задерет подол глупой бабенке – вот ивсе его свершения. Отсюда вытекает «во-вторых»… Лука три раза топтал каторгу ибольше туда не хочет. А следовательно, осторожен, как волк, от коего, яполагаю, непосредственно и произошел вопреки теориям английского господинаДарвина… Не пойдет он в подметки к кому бы то ни было в столь опасном и шумномделе, как грабеж золотых караванов. Не станет, как выражается каторжный народ,«волохать на барина». Понимаете? Неплохо я успел изучить сего гада. И уверенновам говорю: то, что можно применительно к нему именовать жизненной философией,ни за что ему не позволит идти в сообщники к тем, как бы заманчиво ни было… Ещеи оттого, что за Иванихина он держится мертвой хваткой, поскольку господинИванихин – единственный его якорь спасения на этой земле. Выпади он из доверия– либо устукают в тайге те, кому он давненько поперек горла стоит, либо самхозяин… У Иванихина, знаете ли, это просто. Подалее, верст на полсотни квостоку, у него возле озера Чебаркуль даже собственная и личная тюрьма есть-сдля инородцев, подземелье, камнем обложено…

– А вы куда смотрите?

– Эх-хе-хе… – вздохнул Польщиков. – Согласносуществующему порядку, потребны либо улики, либо жалобы. Улик не найдете, ажалобщиков отчего-то не бывает… Нет, не Гнездаков. А кто – судить неберусь. – Он вдруг с нескрываемой обидой вскинул на Бестужева унылыеглаза. – Не в моей компетенции-с…

– Как вы думаете, они могут напасть завтра?

– Запросто-с. Золото – вещь дикая и хмельная. Это как салкоголием – втянуться легко, а вот вылечиться трудно. Тем более – семнадцатьпудов, а охрана необычно слаба. Я бы посоветовал подождать, когда с прииска«Благодатный» вернутся казачки. По моему мнению, риск чересчур велик. Жаль, нерасполагаю властью задержать караван…

«А ведь ты это искренне говоришь, – подумалБестужев. – Нет, не ты, не ты… Есть вещи, которые таким, как ты, и вголову не придет сделать. Не ты…»

– Что вы имеете в виду под компетенцией? – спросилон напористо. – Как раз в вашей компетенции все, связанное с данным делом.

– Это я так обмолвился…

– Вздор, – сказал Бестужев твердо. – Вы не обмолвились– это у вас накипевшее прорвалось. Федор Иваныч, я ведь не паркетный шаркун, ясыщик и, говорят, неплохой… Что за странные намеки насчет компетенции? Что увас накипело? Я требую ответа. Требую, – жестко подчеркнул он. –Полномочия мои такое право дают. В чем сложности?

Помолчав немного, Польщиков вдруг махнул рукой:

– А, семь бед – один ответ. Дальше не пошлют, а если ипошлют, будет то же самое… Господин ротмистр, я, вполне возможно, работал быэффективнее, не отбирай у меня часть полномочий и прерогатив град Шантарск…

– А конкретнее? Я требую, поручик.

– Дальше Кушки не пошлют, больше пули не дадут… –Польщиков резко выпрямился, что применительно к нему, очевидно, означало самоеэмоциональное выражение протеста. – Господин ротмистр, когда по территории,подведомственной моему участку, регулярно разъезжают сотрудники губернскойохраны, когда они под носом у меня вербуют агентуру, а то и перевербовывают,причем сверху рекомендуют не чинить ни малейших препятствий, такое можетозначать одно: то ли мне перестали доверять, то ли считают нужным моюкомпетенцию резко ограничить. Протестовать не могу-с – против субординации…

– Кто ведет работу на вашем участке? Поручик!

– Есть такой купец…

– Ефим Даник?

Польщиков согласно опустил ресницы:

– Мало того, что документы выправлены по всем правилам,губерния подтвердила его полномочия… Понимаете мое положение?

– Кто подтвердил?

– Сверху, – показал поручик в потолок пальцем.

Бестужев видел, что более детального ответа ни за что недобьется, – у тихого бунта есть свои пределы, и они как раз только чтобыли достигнуты…

– С какого? – все же переспросил он.

И ответа не дождался, поручик без надобности принялсяворошить бумаги на столе.

– Ладно, – сказал Бестужев. – Анонимку наГнездакова не выкинули?

– Как можно? Зарегистрировано-с, срок хранения неистек…

Еще не дочитав бумагу до конца, Бестужев понял, что онасоставлена и написана тем же неизвестным интриганом, что сочинил донос нанедотепу Покитько, – тот же почерк, тот же стиль, даже водяные знаки набумаге те же…

– Все в полном порядке, ваше благородие, –приложил руку к козырьку рослый железнодорожный жандарм. – Подозрительногоничего в полосе отчуждения не усмотрено, по-моему, все в точности как всегда.Прикажете давать отправление?

Бестужев бросил под ноги окурок и тщательно придавил егоноском сапога. Огляделся, стараясь проделать это незаметно, как учили. В общем,жандарм был прав – куда ни посмотри, не видно ровным счетом ничегоподозрительного: люди на небольшом перроне такие, каким им и подобает быть,обычные, никто не выламывается из общей истины ни подозрительным любопытством,ни, наоборот, деланным безразличием (безразличие тоже нужно уметь изобразить,неумелая игра режет опытный глаз)…

– Отправляйте, – кивнул он, нахлобучив поплотнееинженерную фуражку – этому персонажу еще рано было уходить со сцены.

Жандарм вновь откозырял, гораздо торопливее, побежал мимочерного тендера к паровозу. Уперевшись носком сапога в подножку, Бестужев однимпрыжком оказался в теплушке. Коротко, звонко лязгнула сцепка, паровозпронзительно свистнул, мощно фыркнул – и товарный поезд тронулся, постепеннонабирая ход. Аккуратное здание вокзала, коричневое с белой каймой, осталосьпозади, а за ним и поднятый семафор. Какое-то время еще тянулись простыекрестьянские домишки, потом пропали и они, паровоз свистнул, наддал, двигаясьмеж подступивших совсем близко сосен, словно снаряд в пушечном жерле.

Бестужев, стоя в дверях, оглядел теплушку. Все было в полномказенном порядке – за невысокой деревянной решеткой лежали кожаные сумки,опечатанные орленой казенной печатью, и возле них, зажав карабины меж колен,сидели на скамеечке двое стражников. Семен с Пантелеем помещались в другомуглу. Два длинных зеленых ящика стояли как раз посередине, напротив двери.Мышеловка была взведена и старательно оснащена вкусным кусочком сыра. Вопростолько, имеется ли в пределах досягаемости сырного духа хоть одна мышь…