Н а следующий день они с Лизонькой вернулись в N-ск и, как и весь город, были ошарашены известием, что завтра в город прибывают… государь император Николай I. Проездом в Самару, хотя, вполне вероятно, и ночевать останется. Да не один прибывают, а в сопровождении главного начальника III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александра Христофоровича Бенкендорфа.

«Дела… – думал Копытман, без особого аппетита пережёвывая поданный на ужин кусок холодной телятины. – Это что же получается… Если письмо моё до Бенкендорфа дошло, то он, вполне вероятно, поинтересуется и относительно меня. Если же не дошло, я обязан буду сам к нему подойти, в противном случае вызову подозрение у городских властей. Куда ни кинь – всюду клин».

Сон к нему не шёл, все мысли были о завтрашнем приезде государя императора и его ближника. Может, ещё не поздно бежать? Но куда? Куда глаза глядят? Чёрт, а он только начал строить планы относительно Елизаветы Кузьминичны. Понятно, наивно полагать, будто у них может быть что-то общее в будущем, но всё же приятно потешить себя сладкими мечтами.

Так и не решив, бежать ему или положиться на Провидение, инспектор уснул, когда уже было далеко за полночь. А поутру его разбудил стук в дверь. Прибыл посыльный от градоначальника, передавший Копытману письмо, в котором сообщалось о сегодняшнем прибытии его императорского величества. Письмо заканчивалось словами: «Поскольку с государем прибывает и ваш благодетель Александр Христофорович, всячески надеюсь, что Вы, Пётр Иванович, представите меня его сиятельству в лучшем свете, памятуя о нашем с Вами уговоре».

Чёрт возьми, ещё и этот Муравьёв-Афинский на его голову! Самому бы сухим из воды выйти.

«Эта встреча мне ничего хорошего не сулит, с какой стороны ни посмотри. По сравнению с этим предстоящая женитьба – так, небольшое недоразумение. Единственный выход – немедля собирать вещи и отправляться восвояси. Хоть пешком… Да, так даже надёжнее, никто не будет в курсе, куда я направился. И идти первый день не наезженным трактом, а какой-нибудь обходной дорогой. Вот только куда податься? В сторону столицы или на Самару? А там, может, и ещё дальше, на Урал. А вдруг поймают да за беглого каторжанина примут? Одежда хоть у меня и цивильная, а документов всё ж никаких, кто знает, повезёт ли так снова, как в случае с Елизаветой Кузьминичной. С другой стороны, в столице легче затеряться, опять же, город-то родной».

Тут Петру Ивановичу немного взгрустнулось, вспомнились родные, оставленные в будущем, любимая и, как оказалось, иногда опасная работа, женщины, с которыми изредка всё же сводила судьба… Хотя в последнем случае он ничего не потерял, скорее даже, приобрёл. Потому как Лизонька виделась ему настолько приятной особой, что он готов был с нею хоть завтра под венец. Но опять же, нынче он собирался покинуть сей гостеприимный городишко, а выходит, что и надежды на долгую и счастливую жизнь рядом с этой голубушкой придётся похоронить, как бы ни печально это звучало. Ох, ну за что же ему такие страдания!

И словно кто-то свыше услышал мысли Петра Ивановича и решил вывести его из меланхолии, подослав к нему объект его воздыханий. Застенчивый стук в дверь – и вот уже на пороге она! Сияющая, словно бриллиант, румяная, как пирожок из печки, в который хотелось немедленно вонзить зубы. С трудом себя одёрнув, Пётр Иванович вспомнил о правилах приличия и, споро натянув сюртук – низ он уже успел облачить в штаны и начищенные с вечера Афанасием туфли – приветствовал появление гостьи лёгким кивком.

– Сударыня, вы не представляете, как я рад снова вас видеть! Словно и не расставались. Позвольте всё же полюбопытствовать, что привело вас ко мне в столь ранний час?

– Ах, Пётр Иванович, милейший, папенька предлагает по примеру Антона Филипповича выехать навстречу государю-императору, встретить его на въезде в город и, если получится, лично засвидетельствовать почтение Его величеству. Мы с папенькой подумали, вы могли бы нам составить компанию, тем паче что лично знакомы с Бенкендорфом, и он наверняка будет рад видеть вас в полном здравии. Идёмте же, экипаж внизу уже ждёт!

– А-а-а… Но… Позвольте, я как-то…

– Право, бросьте, лёгкая небритость вам даже к лицу. Хотя, если изволите, можете и побриться, у нас в запасе есть около получаса. А мы с папенькой обождём вас внизу, в трактире. – И, чмокнув инспектора в щёку, Лизонька упорхнула.

А Копытман в растерянности поскрёб небритый подбородок. «Вот же засада! Хотел убежать – и то не получилось. Теперь уж если огородами. Да и то, из окна не выпрыгнешь, высоко, а внизу она там с отцом… Но в любом случае хорошо же я буду выглядеть в глазах Елизаветы Кузьминичны, сбежав таким позорным образом. И ведь душа к ней так и рвётся, сам себе не прощу, ежели ещё раз её не повидаю. И ведь я никогда не верил в любовь, а поди ж ты, втюрился, как мальчишка! Вот только теперь до свадьбы уж вряд ли дело дойдёт, арестуют меня, как пить дать арестуют, и увезут из N-ска в кандалах. Но что уж теперь, коль назвался груздём…»

– Митька! – крикнул он в открытую дверь.

– Чего изволите, ваше высокоблагородие? – донеслось снизу.

– Тёплой воды мне и бритвенных принадлежностей.

– Сию минуту, ваше высокоблагородие.

Спустя двадцать минут чисто выбритый и посвежевший Пётр Иванович в своём инспекторском костюме, сжимая под мышкой трость, спустился в трактир, где его уже поджидали Мухины, на этот раз без тётушки. Видно, не удостоилась чести быть представленной императору, либо сказалась больной.

Обменялись любезностями с Мухиным-старшим, который был озабочен встречей с императором: он страстно надеялся, что государь соизволит обратить на него внимание, но держал эти мысли при себе.

«А ежели обратит, – думал Мухин, – то это очень пригодится в будущем. Не до смерти же сидеть в этом захолустном N-ске, может, успею до пенсии и в столицах обустроиться. Главное – чтобы запомнили, какой я хороший судья, а Копытин в этом поможет. Он уж, имея личное знакомство с самим Бенкендорфом, может и замолвить за меня словечко. Справной партией он будет для моей Лизаветы, к тому же коллежские асессоры на дороге не валяются».

Охваченный такого рода мыслями, Кузьма Аникеевич, сидя рядом с дочерью, мечтательно глядел на проплывающий мимо пейзаж городской окраины. Встреча императора намечалась у верстового столба, там уже виднелась толпа встречающих во главе с градоначальником, рядом с которым под ажурным зонтиком пряталась от солнца его вторая половина. Чуть поодаль стояли прыщавые дочери – Софья и Мария.

– Доброго здоровьишка, Антон Филиппович, целую вашу ручку, Татьяна Леопольдовна! – приветствовал городничего и его супругу судья. – Ждёте-с?

– Ждём-с, – вздохнул Муравьёв-Афинский, оттягивая указательным пальцем туго стянутый ворот. – Уже скоро час, как тут торчим. Вон, и каравай приготовили, – кивнул он в сторону, где с рушником в руках, с водружённым на него караваем хлеба, увенчанным красивой деревянной солонкой, топтался предводитель уездного дворянства.