Генка сделал шаг, чтобы протиснуться между защемленными балками, под ногами хрустнуло, забились крылья в дальнем углу, он успел вскричать: «…твою-то мать», и, кабы Максим не подставил бедро, перекинув товарища через себя, еще одним блуждающим привидением в храме стало бы больше. Оттолкнул товарища подальше, сел на корточки и водил дрожащим лучом по искореженным стенам, по дырам в полу, замаскированным рухнувшими балками. Никаких каменных баб, культовых идолов. Парочка корытообразных углублений – и вся экзотика. Не Парфенон. Плюс эпидемия птичьего поноса… Делать в храме явно было нечего – потерял он историческую ценность.

Снаружи раздались крики – пришлось выбираться и бежать на свежий воздух – выяснять, во что влипли девчата. Сразу три привета из мира мертвых – бренные останки под развалившейся стеной: какой-то боец отстреливался и подхватил пулю. Еще один скелет на пригорке среди камней – вросший в землю, заметенный пылью. Из леса показалась растерянная мордашка Аллы – поманила рукой, показав еще одну «усыпальню» под открытым небом. У скелета, как ни странно, сохранились фрагменты одежды. Он лежал, окруженный кустами, в искривленной позе, погрузив плечо в сочный мох. Рядом с простреленным черепом валялись огрызки фуражки, сохранились фрагменты бушлата, даже истрепанный погон. Максим присел на корточки и лезвием перочинного ножа счистил грязь. Офицеры в Гражданскую на походных шинелях и бушлатах носили погоны с золотыми галунами, звездами и цветными просветами. У штаб-офицеров было два просвета, у младших обер-офицеров – один. У данного индивидуума просветов было два, что явно относило несчастного к «их высокоблагородиям».

– Ты хочешь что-то сказать? – он мрачно покосился на Аллу, которая как-то странно мялась и одергивала штормовку.

Девушка подумала и качнула головой:

– Пойдем отсюда, Максим…

Авангард отряда в лице озабоченной Кати уже осваивал опушку метрах в сорока левее храма.

– Идите сюда, – махнула она рукой. – Здесь дорога. Пойдемте скорее, это очень важно…

Одержимая каким-то бесом, она уже прорывалась через заросли того, что называла дорогой. А Максим чувствовал, что работает сила противодействия. Не он один это чувствовал. Алла покачивала головой, поедая его глазами. У Чесноковой выявилась чесотка, пожирающая энергию движения. Генка бормотал, что бывают дела важные, а бывают срочные – это разные дела, и не нужно их путать. Двести метров по заболоченной низине – они едва поспевали за Катей. Отворот в сторону – гнилые останки еще одной телеги, обглоданные кости неведомого животного. «Для одной лошадки как-то многовато», – сделал экспертное заключение Генка. Алла логично допустила, что лошадок было две, но Генка склонился к версии доисторического ящера (почему в Сибири не могли проживать доисторические ящеры?) – и даже произвел сравнительный анализ ихтиозавра и диплодока, на что Чеснокова заявила, что все динозавры были одинаковыми, просто разные археологи их по-разному собирали.

Народ конкретно сходил с ума, заговаривая себе зубы, чтобы приглушить страх. Они продолжали двигаться за «ориентиром», погружаясь в глухой кустарник. А потом Максим вдруг начал замечать, что с сознанием что-то происходит. Методичные отключения… На секунду, на две. Потом он спохватывался, что совсем не помнил, как пробрался через лощину, оставшуюся за спиной, как перемахнул через жгучий забор крапивы… Сильная угнетенность, как будто камнем придавило. Страх из всех пор… Все молчали, охваченные похожими чувствами. Волосы шевелились. Участок местности, в корне отличный от того, что осталось за спиной. Кусты сомкнулись, выдавив людей на странную площадку. Рельефная впадина посреди осинника. Кривые черные деревья с тонкими ветвями и чахлой листвой. Обрыв, ощетинившийся узловатыми корнями. Душно и очень тихо. Недоброй энергией напоено пространство. Она и действует на все живое…

И диссонанс, режущий глаза, – холмик в виде полусферы, заросший мелкой, практически газонной травкой. Казалось, это рукотворное изделие, причем произведенное недавно, чего, естественно, быть не могло. «Плохое место?» – недоуменно подумал Максим.

– Как-то не по себе мне… – заикаясь, пробормотала Алла.

Катя ничего не объясняла. Девушку одолевал зуд открытий. Она рухнула на колени в двух шагах от обрыва, начала ворочать слежавшиеся глыбы, горстями отбрасывала землю, мелкие камни… и вдруг взвизгнула, резко отшатнулась. Один из камней, за который она схватилась, оказался человеческим черепом.

– Ну, точно, – разлепил непослушные губы Максим. – Кого-то здесь прихлопнули, дабы дух охранял сокровища… Что и делает успешно – вон сколько страху нагнал…

– Неправильно, – качнула головой Катя. – Клад действительно какое-то время находился здесь – под обрывом, но потом его унесли. Не надо собирать металлоискатель… Гнетущая атмосфера – потому что здесь похоронен деревенский колдун… А череп принадлежит человеку, которого убил… – она опомнилась, позеленела. – Неважно, кто его убил… но не для того, чтобы что-то охранять… Я знаю, кто это был, кто убил и кого убили…

– Да хватит изъясняться загадками! – вскричал Максим, и все вздрогнули, изумленно выставясь на «старшего» группы. Но только не Катя. Она не слышала его! Такое впечатление, что поисковая собака, прежде чем взять след, обнюхивает оставленную человеком вещь…

– Здесь нет никакой коллекции, – сказала она глухим голосом. – Но я знаю, где ее искать. Максим, мы не зря наводили справки про Чахловку. Нужно найти эту деревню… вернее, то, что от нее осталось. Жилище колдуна на отшибе… Максим, ты же хорошо ориентируешься в пространстве – веди нас к Чахловке…

Все переплелось и запуталось. Он догадывался, что прочесывание храма и прилегающей к нему местности – предварительная рекогносцировка, проверка интуиции. Самое интересное предстояло дальше. В голове очерчивалась топография местности – пусть с огрехами, но он в нее верил. Метров пятьсот на северо-восток, сквозь осинник, низину, возможно, болото, кишащее гнусом. Но проходимый участок обязательно должен быть: ведь притащил же сюда колдун-младший тело колдуна-старшего…

Еще одно жутковатое местечко. Когда-то отвоеванное у тайги пространство вновь зарастало лесом. Трава по пояс, и не видно, что творится под ногами. Поселение за восемьдесят лет ушло под землю. Там, где были дома, остались изломанные, заросшие лесом вздутия, к которым даже страшно было подходить.

– Стойте здесь, – приказал Максим. – И без высочайшего соизволения – ни шагу.

– А можно мне с тобой? – робко спросил Генка. Видно, инцидент в храме не стал уроком.

– Можно Машку за ляжку, – грубовато отозвался Максим. И добавил: – И козу на возу. А не нравится выслушивать оскорбления – ламентацию напиши.

Неистребимы армейские замашки. Он вошел в деревню с восточной стороны, опираясь на клюку, как старый дед. Волосы шевелились на затылке – жуткая усталость от постоянного напряжения. Что такое сибирская язва и с чем ее едят? Много лет прошло, это понятно, а вдруг спрятался где-то живой микроб?.. Он стоял на чьем-то подворье, рылся глазами в хитро сплетенных обгорелых досках, фрагментах крестьянского быта, превращенных за десятилетия в заросшую свалку. В художественных картинах неистощимые на выдумку киношники примерно в таком духе представляют мир, погибший от ядерного взрыва. Никто при этом не знает, что такое ядерный взрыв (не доводилось как-то, имеются лишь расчеты и версии ученых) и какие его последствия, но фантазия работает: атомные электростанции, атомные подлодки (до какой ерунды ни додумаются), миллионы погибших, зараженная земля, дикие мутации…