— Клянусь вам, сэр, Канн никогда не ошибается…

Но Роберт уже не слушал его.

«Дорогой сэр,

Ваша жена обманывает Вас. Ее хобби не так безопасно, как Вам кажется.

Доброжелатель».

Аристократичная Женевьева в этот момент связывала низкий пояс своего усыпанного нежными цветами розового шифонового платья с украшенной бисером лентой. Скоро она отправится в комнату для туфель и найдет абсолютно новые лодочки от Мишеля Вейла из необычной, напоминающей гобелен материи. Узкие ремешки с застежкой-жемчужиной, розовый лайковый каблучок, розовая окантовка. Элегантно, но неброско и сдержанно. Наряд, свидетельствующий о внутреннем спокойствии и уверенности.

Женевьева сказала Роберту, что сегодня утром пойдет к врачу. Но на самом деле она собиралась навестить Нормана Беттерсона.

Дверь открыла миссис Беттерсон. Или это была секретарша? Женевьева не могла сказать с абсолютной уверенностью. Обе женщины были высокие и смуглые, с темными кругами под глазами.

— Я хотела повидать Нормана.

Женщина, которая могла оказаться миссис Беттерсон, улыбнулась.

— Как мило, что вы зашли, Женевьева. Это очень подбодрит его.

Смутившись, Женевьева прошла следом за ней в квартиру. Одна комната служила гостиной, кухней и кабинетом. Как ни странно, несмотря на крошечные размеры, жилище Беттерсонов выглядело уютным. На стенах кое-где висели яркие картины, одна, над столом, представляла собой глубокий красный надрез на белом фоне. Стены от пола до потолка занимали стройные ряды уставленных книгами полок. На каждый ряд книг были поставлены новые стопки, так что полки бессильно накренились вперед, грозя обрушиться. Простые половицы разрисованы странным крученым узором всех оттенков зеленого. В узоре чувствовалось что-то невероятно живое. Он разросся только до середины комнаты, но казалось, будто растет, расширяясь и захватывая все на своем пути, подобно тому, как побеги плюща оплетают здания и карабкаются по их стенам.

— Похоже, ей нравится пол. — Вторая женщина, которая тоже могла оказаться миссис Беттерсон, сидела за обеденным столом.

— Тем хуже для нее, — с юмором отозвалась первая миссис Беттерсон.

Вся комната казалась необыкновенно живой. Изобилие книг и картин. По столу разбросаны бумаги, некоторые напечатаны, некоторые испещрены крупными наклонными записями. Женевьева оказалась в фантастическом литературном саду.

— Я помешала вам, — извиняясь, заметила она, указывая на печатную машинку и кучу беспорядочно разбросанных бумаг.

— О, ничего страшного, — откликнулась первая миссис Беттерсон.

Женевьева напрягла зрение, чтобы прочитать обрывки слов на ближайшем листке бумаги.

— Это материал для журнала?

— Кое-что, — ответила вторая миссис Беттерсон. — Но Норман параллельно занимается другой работой. Непосильная задача, разобраться в таком хаосе.

— Понимаю. — Женевьева слегка кивнула. — Как, должно быть, замечательно работать над каким-то проектом. Над чем-то, что требует полной самоотдачи и сосредоточения. — Как только она произнесла эти слова, ее щеки заалели. Что подумают о ней эти женщины? Испорченная маленькая богатая девчонка, пришла совать нос в чужие дела и делает пустые, неискренние замечания. Но все, что она говорила, шло от чистого сердца. Женевьева вдруг неожиданно почувствовала неловкость за свое цветастое платье и гобеленовые туфли. Она подумала, что эти женщины наверняка считают ее поверхностной глупышкой, которая способна уйму времени потратить на свой туалет. Они были прекрасны в своей честности, прямоте и обезоруживающей открытости. В них чувствовалась истинная глубина. Пара интеллектуалок, женщины, к которым необходимо относиться с настоящим уважением. Их простые голубые платья и зачесанные назад волосы навевали мысль о пренебрежении, возможно, даже презрении к высокой моде и прочей показной пышности. Потребуется время, чтобы разобраться в них, по-настоящему узнать их, но это того стоит.

Женевьева чувствовала себя так, словно каждую ее мысль и чувство можно было прочесть на ее лице, ей захотелось повернуться и бежать. Но выражения лиц двух женщин не изменились. Обе казались заинтересованными и оживленными.

— Мы занимаемся всем понемногу, — говорила вторая миссис Беттерсон. — Редакторы, машинистки, эксперты по современной американской письменности. — Она протянула Женевьеве листок с какими-то особенно запутанными каракулями. — Время от времени нам даже удается кое-что писать самим.

Теперь Женевьева, наконец, кое-что поняла. «Я хочу получить то, что есть у этих женщин. Мне необходима глубина. Но как же ее заполучить?»

— Норман сейчас там. — Первая миссис Беттерсон указала в направлении единственной двери, которая была закрыта. — В постели.

— Ему… нездоровится, миссис Беттерсон? — спросила Женевьева.

— На самом деле это я миссис Беттерсон, — отозвалась женщина, сидящая за столом. — Августа.

— Прошу прощения. — Женевьева попыталась улыбнуться, но ошибка была двойной, поскольку все знали, что Беттерсон спал с обеими женщинами, и, по слухам, они спали друг с другом.

— Не беспокойтесь. — Августа весело улыбнулась и снова принялась печатать.

— А я Марианна, — представилась не миссис Беттерсон. — Хотите чаю? Я все равно буду готовить его для Нормана.

— Нет, благодарю. А Норман… Он болен? То есть я знаю, что он болен, но…

Марианна подошла к плите, на которой кипела вода в котелке.

— Прошлой ночью ему стало плохо.

— На самом деле он сам виноват, — заметила Августа. — Он просто переборщил. Ввязался в какое-то представление в «Койоте», вместе с актрисой из кабаре, Лулу с Монпарнаса. Она ваша подруга, ведь так?

Женевьева взглянула на причудливый узор на половицах:

— На самом деле мы немного поссорились.

— Я знаю, что прошлой ночью в Квартале был праздник, — улыбнулась Августа. — Один поэт, приятель Нормана, ударил владельца «Ротонды». Все вокруг, конечно, терпеть не могут этого человека, поэтому и отмечали радостное событие. Но, возможно, вы сами там были?

Женевьева проглотила ком в горле.

— С Норманом все в порядке?

— В общем да, — кивнула Августа. — Ему следует больше заботиться о своем здоровье. Но это не его стиль жизни.

— Недавно тут такое было… — Марианна задрожала.

Из-за закрытой двери до них донесся кашель. Ужасный кашель.

Беттерсон сидел в постели с «Великим Гэтсби».[7]На его скулах проступил лихорадочный румянец, глаза блестели.

— Женевьева! Как замечательно, что вы пришли. Вы войдете? — Он подвинулся в постели и откинул в сторону простыни.