Дверь рубки рванула в сторону, пропуская всю ораву, и пришлось спешно ущипнуть себя за ухо, потому что мне в глаз уже направили фонарик, прямо перед лицом что-то беззвучно говорили губы Марии, и вообще, кто убрал звук?

Верните его, ну что вам стоит, а?

Я чувствовала укол в предплечье, я поворачивала голову — медленно, как в воде, как в чертовом геле. Карпцова что-то говорит в сторону, Дюпон трется в углу — ничего не понимающий, настороженный, а Дональд протягивает руку к моему лицу, и что он говорит — не понять.

Вата в ушах и во рту, гель вокруг — я по макушку увязла в химии, которой здесь быть не может.

Рея? Все лица разошлись в стороны, когда передо мной остался только алый взгляд, только тихий шепот прямо в мозгах.

«Соберись».

Что?

Лиминаль протянула руки, и ледяные пальцы коснулись моих ушей. Когда темнота в глазах начала рассеиваться, я поняла, что стою посреди рубки, опираясь на ложемент, меня поддерживают за плечо, а в горле саднит от вопля. А ушей я почти не чувствую.

— Алекса, кто я? Быстро, быстро, отвечай!

— Ты тупая икающая сука, руки убери!

Хватка на плече исчезла, и тот же голос сказал куда-­то в сторону:

— В сознании.

— В-выйдите все.

А, капитан. Да, пожалуй, всех лучше вон, потому что это с тобой я теперь как-то связана.

Я наконец выпрямилась и нащупала уши: те были на месте, но очень холодные и словно бы слегка опухшие. Mein Gott, обморожение, это же надо. Дональд смотрел на обзорные экраны, где медленно перестраивалась сцинтианская эскадра — хорошая ударная группа, мощная и растерянная, потому что ее лидер сейчас по частям крутился вокруг «Телесфора».

— Как ты это сделала?

— Я не знаю.

Дональд обернулся, а я могла разве что облокотиться на консоли. Да, капитан, все так. Нравится ответ? Нет? Принимай меня на свою сторону. Не знаю как, но делаю. Мозгов нет, но я самое лучшее оружие. Знаешь, я тебя понимаю теперь и ни капли не жалею, что пошла в поход за пятью годами памяти.

А еще — извини. Я подхватила корабль, который накануне показал тебе очередную красивую фигу. Ты же понимаешь, обормот, что я никогда не скажу этого вслух? Все ты понимаешь, Донни.

— Что д-дальше?

— Выходим из стелса и прыгаем.

— Н-на прицеле у эскадры?

— А варианты?

Он пожал плечами и пошел к двери. Обойдя ложемент с другой стороны.

— Стоять. Куда?

Дональд замер, но смотреть в мою сторону не стал. Наверное, если бы я впрямь нацелилась отомстить ему за «Тиморифор», это была бы кульминация: красивая, напряженная, с добиванием каблуком по горлу.

— Т-ты лучший пилот, действуй.

Ну, вот и все. Вот мы и нашли предел космическому терпению, да, обормот? Теперь надо просто дождаться, пока он выйдет прочь, и с этого мгновения главная здесь буду я. Не главный боевик, не главный торговец и стратег. Просто — главная. Вместо папы приходит мама.

«Мама…»

Я сцепила зубы.

«Черт, мама».

— Дональд, ложись и выводи нас отсюда.

Он смотрел на меня почти от входа, и во взгляде была неожиданная для него обида. «Не нужна мне твоя подачка», — было у него в глазах. «Не глупи», — было у него в глазах. «Это же твоя мечта».

Все так, Донни. Вот только…

На экранах снова замерцала каша сигналов — в восьмидесяти мегаметрах от сцинтианской эскадры.

— Дональд, быстрее. Я потом все объясню.

«Если смогу», — добавила я про себя. С подкреплением нападающие рискнут прочесать местность куда лучше, чем сейчас. И им плевать на маленькие драмы в рубке.

— П-погоди…

Обормот кинулся к приборам, и я увидела, что на экраны сыплется информация об опознанных маркерах — маркерах флота Мономифа. Я подошла поближе как раз в тот момент, когда корабли прыснули в стороны, а уже в следующую секунду вакуум тяжело плеснул, выпуская из изнанки флагман.

— Дональд… Включаем форсаж и быстро-быстро валим отсюда.

— Ч-что?

— Это «Голод».

Когда война с баронианцами за рукав Ориона казалась неизбежной, Империя соорудила четыре ударные эскадры. Из нафталина спешно достали исторические аналогии, и за неимением лучшего пропаганда распиарила затертые имена: «Война», «Голод», «Мор», «Смерть». Одноименные дредноуты, возглавлявшие группировки, превосходили в классе все, что способно было уходить в изнанку, они могли ремонтировать свой эскорт, высаживать планетарный десант, столетиями рыскать по окраинам космоса, сжирая в реакторах планетоиды.

Их силуэты и метки до сорокового знака знал каждый курсант, и если хоть один из четырех «Всадников» покидал Альфу Гидры, это означало одно: война.

Дредноут ощетинился вспышками маневровых двигателей, его группировка растягивалась в «трилистник», а я не могла понять, что здесь не так. Время? Нет, они прибыли не слишком быстро — в конце концов, Империя не зря кормит разведку, так что лоханки еще и опоздали поди.

Я стояла, чувствуя своим плечом напряженное плечо Дональда, и рылась в оглушенной памяти, а когда откопала то, что искала, — удивилась. Корпоративная география никогда не была моей любимой темой.

Вот оно. Туманность Шрайка просто не было смысла защищать: когда Империя выкачала редкоземельные элементы и ценные газовые смеси, корпорации Паракаиса внаглую принялись торговать с кем ни попадя. Слить неугодные корпы, растянуть силы противника и перещелкать их потом стелс-бомбардировщиками — вот краткое содержание выгодной тактики Империи. Хорошая война должна быть победоносной во всех смыслах.

Да, умный войд-коммандер может много заработать на бирже перед локальным конфликтом.

— Т-там становится жарко. Ты т-точно хочешь, чтобы я…

Я схожу с ума, мой идиот. И тоже боюсь этого корабля, так что пора быть честной с собой: я не готова. Давай. Подумаем потом, что здесь делает флот.

Я кивнула.

— Х-хорошо.

На обзорных экранах начался бой. Группировки обменялись торпедными ударами, корабли пришли в движение, уклоняясь от вспухающих сверхмассивных боеголовок, но дредноут пока молчал. Сцинтиане отходили, и я сцепила руки перед грудью:

«Давай, скотина, «Выжигателем» их. Ты за нас не волнуйся, мы уже уходим, мы здесь лишние, но я, черт, не хотела бы оставлять ублюдков так…»

Смотри, Алекса, ты еще часть Мономифа, оказывается.

Я опустила взгляд. По флагману попала смарт-ракета, раскрашивая его щиты, но «Голод» все не отвечал. Было в этом что-то невыносимое, что-то жуткое и страшное, а если не лезть в мистику, то объяснение было только одно: дредноут на полную мощность использовал подпространственную связь.