– Что ж, тогда тебе повезло еще больше, моя милая. Мой эксперимент также включает и солнечный свет. При условии, что погода будет благоприятной.

Я повернулась к нему, открыв от изумления рот.

– Вы имеете в виду?..

– Да, мы выйдем наружу. Конечно, только если ты захочешь.

Мне пришлось приложить все усилия, чтобы не подпрыгнуть на кресле.

– Когда?

– Во вторник, – ответил он, усмехнувшись. – Если это впишется в твое плотное расписание.

Это казалось невозможным, но я была вдали от Варинии уже около двух недель. Вторник будет за три дня до встречи на рынке – времени достаточно, чтобы кто-нибудь доставил мое сообщение, если я не смогу добраться туда самостоятельно.

– Это будет здорово.

– Тогда так тому и быть. Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Он провел меня по нескольким коридорам, пока мы не пришли в зал, который я никогда прежде не видела. Вдоль стен стояли факелы, каждый из которых освещал картину. Пока мы шли, я поняла, на что смотрю: портреты всех варинийских женщин, которые были до меня. И, о, как они были прекрасны, каждая свежа и чиста как море. Теперь, когда я была далеко от своего дома и провела некоторое время среди иларийцев, было легко понять, что делало варинийских королев особенными. Даже нарисованные, они казались живыми, в отличие от всех живущих здесь.

Когда мы приблизились к концу коридора, я еще больше замедлила шаг. На третьем портрете с конца была изображена девушка, которая должна была приехать вместо Мелины. На гравированной пластине на раме были выведены слова Потерянная принцесса Зита. Следующим висел портрет Талии. У нее были оливковая кожа, как у меня, кудрявые золотисто-коричневые волосы и глаза с разрезом как у Талина, хоть и более зеленые, чем у него. И в глазах была мягкость, которая придавала ее облику нежность и доброту. Если этот портрет действительно имел сходство с реальной Талией, то решение старейшин было справедливым, на мой взгляд. И мама никогда не догадается, насколько ей повезло.

Сирен сделал шаг в сторону следующего портрета. Он все время тщательно меня разглядывал.

– Я подумал, возможно, ты захочешь взглянуть на то, как выглядит твой собственный портрет.

Я встала рядом с ним перед картиной, но прежде чем я смогла рассмотреть ее, он развернул меня лицом к себе, чтобы я и портрет находились рядом, прямо перед ним.

– Сходство очень сильное, – произнес он. Сирен приложил свой тонкий бледный палец к линии моих скул и повернул голову направо. – Да. Я был крайне доволен, когда увидел ту, кого выбрали старейшины в качестве моей будущей жены. Ты выглядела сильной и здоровой. Хотя, должен отметить, он ошибся с выражением глаз. В них есть огонек, который художник не передал в портрете.

Меня затрясло от страха, когда его палец прошелся по моей скуле к внешнему краю глаза. Когда я моргнула, из глаз выкатилась слеза.

Он вытер ее и пару секунд изучал кончик своего пальца.

– Ты знала, что в слезах приблизительно та же концентрация соли, что и в крови? – Он рассеянно приложил свой палец к губам и развернул меня лицом к изображению. – А как ты думаешь, моя милая? Художник оценил тебя по достоинству? Или мне стоило бы его обезглавить и в следующий раз обратиться к другому художнику?

К этому времени его слова звучали уже откуда-то издалека, их заглушала стучавшая в ушах кровь. Потому что я, впервые со времени отъезда из Варинии, видела перед собой свою прекрасную сестру. Я смотрела на Зейди.

– Ты выглядишь расстроенной, моя жемчужина, – сказал Сирен. – Все в порядке?

Я заставила себя дышать глубже, хотя этому мешало платье, которое Эбб подобрала для меня: обтягивающий черный корсет, покрытый переливчатыми перьями, которые веером расходились по моей груди, оставляя мою шею и плечи открытыми. Я выглядела как глупая маленькая птичка, которая добровольно залетела в позолоченную клетку, только чтобы убедиться, что ее крылья подрежут в тот момент, когда она попытается упорхнуть.

– Все хорошо. Полагаю, я просто тоскую по дому.

– Что вполне объяснимо. Пойдем, есть еще один портрет, который я хотел бы тебе продемонстрировать. – Он повел меня через другой коридор в большие покои. Он остановился перед портретом бледной женщины с почти такими же светлыми волосами, как и у него самого, украшенными розочками с золотистыми лепестками и завитками. Ее ослепительно-белое платье было обшито тесьмой и жемчугом. Единственными цветными пятнами на картине были ее розовые губы и щеки. Я была восхищена тем художником, которому удалось написать так много деталей в оттенках между цветами слоновой кости и яичной скорлупы.

– Моя мама, – сказал он, подтверждая мою догадку. – Она была прекрасной, ты согласна?

Я кивнула.

– Не могу не отметить, что ей идет белый цвет.

– Это был ее свадебный портрет. Даже члены королевской семьи в Иларии не надевают траурные наряды на свадьбу. – Он взглянул на меня. – Отец знал, что должен жениться на девушке из Варинии. Но он уже влюбился в мою маму, чья семья в течение нескольких поколений жила при дворе. Это довольно романтичная идея – жениться по любви, тебе так не кажется?

– Полагаю, что так.

– Конечно, – продолжал он, – для них все сложилось не очень хорошо. Мама умерла при родах, а отец все равно в итоге женился на леди Талии. Но, полагаю, я должен быть благодарен ему за то, что сначала он выбрал любовь. Иначе я бы никогда не родился.

Как же мне повезло. Я осмотрела комнату, притворившись, что очарована ее содержимым, пока перебирала возможные темы для разговора. Когда я рассматривала картины маслом и гобелены, мой взгляд упал на маленькое стеклянное блюдо, усыпанное розовым жемчугом. Варинийский жемчуг. Он были того качества, которое можно было бы считать низким, неравномерной формы или слишком маленьким. На рынке мы продавали такого немного.

– Ах да, мои жемчужины, – сказал Сирен. – Я принимаю ежедневно по одной для здоровья. Вот ведь какие мощные маленькие вещицы, не так ли?

У меня отвисла челюсть.

– Вы проглатываете их целиком?

– Иногда. Я предпочитаю растирать их в порошок и запивать водой. Таким образом я ощущаю эффект гораздо быстрее. Уверен, ты понимаешь, о чем я.

Я едва не рассмеялась.

– Нет, Ваше Высочество. Мы не едим жемчужины. – Я вспомнила ту похлебку, которую Немея приготовила для Зейди, но это был исключительный случай. За свои семнадцать лет я никогда раньше не видела ничего подобного.

Он поджал губы.

– Прошу, моя дорогая, будь честной. Нет ничего плохого в том, что ты признаешься. Я не накажу твой народ за это.

– Накажешь нас за что?

– За то, что сами съедаете некоторые жемчужины.

Я моргнула, не веря своим ушам.