Но если вспомнить, что делал Митя перед падением с балкона, то становится ясно: он готовился уйти из жизни. Из клиники он привез «дружочка» – медвежонка Буми. Маленькая Анюта очень хотела заполучить игрушку, но брат ни под каким видом не отдавал ее (я теперь знаю, как трепетно относятся к своим талисманам пациенты клиники Волкова). Вот и Дмитрий берег медведя. Но в тот роковой день вдруг подарил его Нюте, сказав, что Буми будет охранять ее, отправил девочку к мачехе с просьбой сделать поп-корн.

Помнится, рассказывая все это, Андрей Пасынков обронил: «Жена удивилась – раньше Митя не ел воздушную кукурузу, говорил, что она по вкусу как бумага и кашель от нее сразу начинается. Вот Нюта обожает лакомство, а еще она всегда слушает, как зерна взрываются под крышкой, и хлопает от радости ладошками». Сомневаюсь, что младший Пасынков неожиданно полюбил поп-корн. Так зачем он попросил его приготовить? Ответ один – чтобы удалить из комнаты Анюту.

Балкон в квартире Андрея есть только в гостиной. Митя не хотел, чтобы обожаемая им сестра увидела, как он переваливается через перила балкона. Но как избавиться от девочки? Если отправить ее на кухню с просьбой сделать чай, Нюта крикнет маме: «Митя хочет пить». Нина сама заварит напиток, не доверит малышке кипяток. Значит, сестра быстро вернется в гостиную. И брат вспомнил про то, что сестра любит слушать, как зерна кукурузы взрываются под крышкой. Анюта точно застрянет у плиты минут на десять, а то и на пятнадцать. Мите вполне хватит времени, чтобы осуществить задуманное…

Бедный мальчик! Что с ним случилось? Может ли употребление героина вызвать шизофрению? И страдал ли Дима в самом деле психическим расстройством? Увы, я ничего не понимаю в психиатрии.

Кстати! Юра Винников и Костя Борисов оставили странные предсмертные записки, и в них, насколько я помню, как и в письме Пасынкова, шла речь о монстрах. Они тоже сошли с ума?

– Мне почему-то тревожно, – донесся до меня голос Юлии Сергеевны. – Вы можете найти Митю?

Я сделала вид, что не услышала вопроса учительницы, решив, что говорить Волчек о смерти Димы Пасынкова пока не стоит, и спросила:

– Можно забрать письмо?

– Конечно, – сказала собеседница. – Надеюсь, оно поможет вам в поисках подростка. А в машине полиции точно сидела именно Джина, я это чувствую. По-моему, дети в большой беде. И почему девочке побрили голову?

– Прическа сильно меняет внешность человека, – ответила я. – Покрасьтесь из блондинки в брюнетку, и вы станете другим человеком. А если постричься под ноль, мимо вас даже родная мама пройдет не поздоровавшись.

– Ясно… – протянула Юлия Сергеевна.

Я молча смотрела на Волчек.

Джину заперли в спецпалате, оборудованной для непослушных пациентов, выдают за Лору Гаспарян. Федор Николаевич не желает, чтобы посторонние знали, где его внучка. Думаю, известно это исключительно своим – Николаю, Евгении, верной семье медсестре и, видимо, Карелии Львовне. Правда, последняя разрешила мне посмотреть на палату. Но лишь после того, как я пару раз произнесла слово «карцер». Помощница шефа явно подумала, что тележурналистка начнет болтать: мол, в клинике Волкова с больными дурно обращаются, – и решила, что лучше дать мне возможность окинуть взглядом поднадзорную палату, тем более что я не видела никогда настоящую Гаспарян и не пойму, кто передо мной.

Спать я легла очень поздно.

Завершив беседу с Волчек, я поехала к Капе, выгрузила кости для Микки и на обратном пути попала в гигантскую пробку. Когда моя «букашка» въехала наконец в родной двор, у меня было лишь два простых желания – поужинать и тут же отправиться на боковую. Но пока лифт медленно полз вверх, аппетит пропал, и я, войдя в квартиру, сразу направилась в спальню, даже не стала принимать душ, сон буквально валил меня с ног.

Посреди ночи я неожиданно проснулась от шума – кто-то громко шуршал фольгой. Я села, посмотрела на мирно спящего рядом Макса и прошептала:

– Эй, Муся, Фира, чем вы там занимаетесь?

В спальне стало тихо.

– Вот безобразие! – прошипела я. – Как вам не стыдно, спать надо!

Но собаки продолжали хулиганить, и теперь они закряхтели на разные голоса. Звук явно шел от окна.

– Ну погодите, – пригрозила я, – вот сейчас встану.

Но вылезать из-под теплого одеяла не хотелось, поэтому я велела:

– Эй, Фира, Муся, немедленно идите сюда!

Подушка, на которой пару мгновений назад лежала моя голова, зашевелилась, из-под нее выползла сонно моргающая Муся и с недоумением уставилась на меня. Я потерла затекшую шею.

– Извини, Мусёна, значит, безобразничает одна Фира. И сколько раз я просила тебя не спать у меня под головой? Ну что за вредность, а? Каждое утро просыпаюсь от того, что…

Договорить не удалось – в комнате раздался громкий протяжный стон. В нем звучала такая мука, что я похолодела.

– Фира! В чем дело? Тебе плохо?

Одеяло слева от меня зашевелилось, и появилось черное тельце, отчаянно виляющее скрученным хвостом.

– Вы обе тут? – растерялась я. – А кто же стонет?

Понимая, что, несмотря на активное нежелание, встать все же придется, я собралась спустить ноги на пол и замерла.

От задернутой занавески отделилась тень и стала приближаться к кровати, расти, обретать объем. Спустя мгновение я увидела здоровенного мужика в грязной одежде. В руках бомж держал то ли палку, то ли лом, на лице грабителя играла омерзительная улыбка, обнажавшая редкие черные зубы, а сальные волосы падали ему на плечи. Громко шурша, вор подошел почти вплотную к кровати, я рассмотрела его лицо в мельчайших подробностях и почувствовала запах давно не мытого тела. Едва я вдохнула смрад, как оцепенение исчезло, из горла вырвался вопль.

Хрустальные подвески на люстре закачались, Муся с Фирой оглушительно залаяли. Макс приподнял голову над подушкой.

– Что случилось?

– Там… стоит… – выдавила я из себя.

Муж сел.

– Кто? Где?

– Бомж с монтировкой… – пролепетала я, – у кровати… Неужели ты не видишь? И не ощущаешь мерзейшее амбре?

Макс рассмеялся.

– Не засчитано.

– Что? – не поняла я.

Муж взял с тумбочки бутылку с минералкой.

– Лампа, надо уметь организовывать розыгрыши. Вот я ухитрился подбросить собачью медальку в фарш, и ты купилась, понеслась в магазин скандалить. Я учел все – то, что по Москве постоянно бродят слухи о бобиках, пущенных на шаурму, а также твое нежное отношение к животным и неумение сразу трезво оценить ситуацию. Извини, Лампуша, но и дураку бы стало понятно: мясорубка легко измельчит мягкую жесть, а ленточка, привязанная к знаку отличия, никогда не останется целой, встретившись с ножом. Но я-то знал, что моя жена размышлять не будет, умные мысли придут в ее голову в лучшем случае на лестнице. Если хочешь организовать суперрозыгрыш, всегда изучи характер того, над кем собираешься подшутить. Вот ты сейчас заорала, придумала бомжа. Почему? Потому что исходила из собственных эмоций. Если я завоплю посреди ночи: «Караул, грабят!» – ты испугаешься. Но я-то сразу включаю логику. Откуда у нас вор? Живем не на первом и не на последнем этаже, окна закрыты, на них специальные защелки, рамы не отжать. В подъезде дежурит охрана, входная дверь заперта не только на замки, но и здоровенную щеколду, и к тому же квартиру мы всегда ставим перед сном на сигнализацию. И потом собаки. Представляешь, какой визг устроила бы Муся, войди сюда посторонний? Мопсиха лает как безумная, даже если мы на рассвете в туалет идем. А сейчас молчит? Короче, не засчитана твоя попытка отомстить мне за медаль. Все. Спим дальше.