– Это ты напрасно, – сказала она небрежно. – В Гардене драться – все равно что дышать, а во мне было достаточно ярости, чтобы делать это хорошо. Нам повезло, что мы все дрались хорошо, и повезло еще сильнее, потому что нам за это платили. – Она посмотрела на него. – Сказалась твоя выучка, верно?

– Жаль, что она тебе пригодилась.

Да, жаль. Им бы следовало иметь хорошее детство с матерями, которые их любили, и отцами, которые ими гордились. А вместо этого они оказались здесь, потрепанные и побитые тысячью разных способов.

Но Грейс не стала задерживаться на рассказах о драках.

– Вот так Девон с Уитом и занялись льдом. Мы быстро поняли разницу между дракой с ним и дракой без него, и они нашли способ сделать так, чтобы мы никогда безо льда не оставались.

– В таком случае, полагаю, что контрабанда – это так, для развлечения? – улыбнулся он.

Она коротко рассмеялась.

– Нет, контрабанда для денег и для того, чтобы втянуть в нее аристократов.

Он негромко фыркнул и положил руку на ее ладонь.

– А ты, значит, местный доктор.

Она кивнула на книжки на столе.

– Я не доктор Франкенштейн.

– Не надо себя недооценивать.

– Будем возвращать тебя к жизни, когда я тут все закончу? Посмотрим, какой монстр из тебя получится?

Эван забрал у нее лед.

– Грейс, – прошептал он, привлекая ее к себе, и она сразу почувствовала, как ее окутывает теплом и еще чем-то, в чем она не решалась себе признаться. Он прижался лбом к ее лбу и закрыл глаза. – Каким бы монстром я ни стал… это не ты меня сотворила.

Она услышала в его голосе душевную боль, которая ей совсем не понравилась.

Не понравилось и смятение, охватившее ее вместе с внезапно возникшей мыслью о том, что, возможно, он вовсе не такое чудовище, каким они привыкли его считать.

Становилось все сложнее сопротивляться тому, как память о прошлом наталкивается на реалии настоящего – на воспоминания о нем, о его доме. О том, как он безропотно сносил удары в клубе. Стирал вместе с женщинами Гардена. Отдавал долги людям из Трущоб. О его юморе.

И о том, как он дрался сегодня днем, словно был создан для этого.

«А ведь так оно и есть».

О том, как пришел к ней, словно был создан для этого.

«А ведь так оно и есть».

Но больше всего ей не нравилось, как сильно она тосковала по нему, по этому новому, изменившемуся мужчине, которого она совершенно не ожидала увидеть, когда он вернулся. Не нравилось, как сильно она его хотела, несмотря на то, что из-за него вся ее жизнь была полна страданий.

Не нравилось, что даже сейчас, когда он мучается от последствий сегодняшней драки, она хочет только одного – ухаживать за ним. Хотя он этого и не заслуживает.

Она решила прийти сюда, чтобы сказать ему именно это – что он не заслуживает ее внимания, ее защиты в Гардене, и вообще ничего, как бы ему этого ни хотелось. И уж точно не заслуживает ее заботы – в свое время она обеспечила его заботой больше, чем достаточно, и видела, как он от всего этого отказался.

Она всего лишь хотела ответить на вопрос, который он так настойчиво ей задавал. Что ей нужно? Нужно, чтобы он исчез. Нужно, чтобы он обрел будущее, которое ищет, или искупление, о котором просит, и зажил своей жизнью. Подальше от нее.

Она всего лишь хотела оставить ему мазь.

Всего лишь хотела наконец-то узнать, что же ей нужно.

А потом вошла в эту темную комнату с кучей свечей и зеркал, полную его запаха – табака и чая, сочетания, едва учуяв которые, она начинала тосковать о нем.

Хотя ненавидела его за предательство.

Следовало сразу же уйти. Не обращать внимания на эту комнату, созревшую для греха и плотских утех. Следовало проигнорировать его.

А вместо этого она затерялась в другом воспоминании, возникшем без ее согласия. Воспоминании, пришедшем не со страхом, или болью, или душевными терзаниями, но с желанием. Он без одежды – даже брюки толком не застегнуты – выглядел совсем не так, как в прошлый раз, когда она обрабатывала его раны; тогда вокруг горели свечи, он лежал свежий после ванны, с перевязанными ранами после предыдущей схватки – схватки, в которой он мог бы и победить, если бы дрался как следует.

Но он этого не сделал, потому что больше не хотел причинять Гардену мучений.

Она одинаково любила и ненавидела его за это.

И теперь, когда она думала, не сказать ли ему, что ей нужно, оказалось, что ей больше не требуется, чтобы он ушел и никогда не возвращался. Нет, теперь это было кое-что более опасное, то же самое, что ей требовалось в прошлый раз, когда они встретились в темноте.

Еще один поцелуй.

Еще одно прикосновение.

Еще одна ночь.

Всего одна.

И не имело значения, что он, возможно, куда более ужасающий монстр, чем те, что описываются в книгах.

Он ощутил в ней перемену, когда она взяла его лицо в свои ладони и всмотрелась в глаза – эти янтарные глаза, которые она любила так сильно и так давно, пока не закрылась от них, боясь, что они будут преследовать ее вечно.

Но вот они здесь, перед ней, и на эту ночь они принадлежат ей.

– Возьми же, – сказал он.

«Все, что тебе нужно».

Она снова его поцеловала, ее руки задвигались, но больше они не лечили. Не утешали. Хотели. Требовали. Он резко втянул в себя воздух, когда она провела руками по его груди, чуть нежнее, когда скользила по перевязке на животе. Его мускулы напрягались и вздрагивали, напоминая ему о ранах.

Он зашипел от боли, и она отдернула руки, словно обожглась.

– Я сделала…

Эван мгновенно замотал головой.

– Не останавливайся.

Она какое-то время неподвижно смотрела на него. Неуверенно.

– Не останавливайся.

Она не хотела останавливаться. Хотела начать и никогда не прекращать. И удержать этот миг, эту ночь навечно, отогнав подальше прошлое, настоящее и ту правду от них, которую невозможно игнорировать.

В голове вспыхнуло единственное слово.

«Мой».

Он взял ее руку и положил на свой плоский живот, под повязкой, над брюками, где мускулы сходились в букву «V» и убегала вниз полоска темно-каштановых волос.

Перед глазами возникла картинка, и Грейс сглотнула, прижав пальцы к его коже.

– Я буду осторожной.

– Я не хочу осторожности, – сказал он. – Я хочу тебя.

Она дала ему то, что он просил – ее пальцы скользили по нему, играли, проводили дорожку к тому месту, где откидной клапан у него на брюках так и остался незастегнутым.