— …и секретная составляющая.

— Ну?..

Она молчит. Ей нечего сказать.

Так что за составляющая? — нетерпеливо торопит он.

— Я не могу назвать, — бесстрастно отвечает Ирис.

— Почему? — взрывается гневом её тюремщик. — Я приказываю, говори! Я — твой господин, велю!

— Мой господин и супруг Аслан-бей ещё раньше запретил мне называть этот компонент, — бесстрастно внешне, но злорадствуя, отвечает Ирис. — Запретил. И стёр из моей памяти, чтобы никто, даже используя заклятье подчинения, не мог о нём разузнать. Я умру, но не вспомню. Это правда.

— Проклятье! — бормочет мужчина.

Вскочив, снова энергично встряхивает её за плечо.

— Но ведь он учёный, и привык вести записи! Скажи, где они могут быть? В какой из университетов ты передала его дневники? В закромах Эстрейского я ничего не нашёл; значит, они где-то здесь, поблизости? В Сорбонне? В Лютеции?

— Эфенди прожил до ста двенадцати лет и оставил после себя очень много дневников, — с плохо скрываемой издёвкой отвечает Ирис. Хоть она словно приморожена изнутри, но злорадствовать может, да ещё как… — Часть из них теперь хранится в Сорбонне. Часть в Лютеции. Две дюжины тетрадей подарены Тамерлану. Остальное он ещё при жизни разослал ученикам в разные провинции и страны.

— Ты… Ты врёшь! — в гневе кричит неизвестный. — Проклятая ведьма, ты всё знаешь, но смеёшься надо мной!

Он разгневан и разочарован настолько, что пытается её придушить, но как только пальцы его смыкаются на шее Ирис… вернее, на ошейнике — что-то происходит. С неё спадает оцепенение. Тело реагирует само: сильным толчком в грудь Ирис отбрасывает мужчину, а сама кидается к двери. Он успевает перехватить её, валит на пол, бьёт по лицу… Боль обжигает, но, дёрнувшись, она успевает заметить, что капюшон слетел с головы негодяя.

Он.

Тогда, в Лувре, он был в свите Бесс, и это его тяжёлый давящий взгляд она чувствовала…

— Лорд Сесил! — выдыхает она.

И глаза застилает туманом.

… Опять тот же подвал. Сырость. Холод. Солома на полу. Опять приходит Чёрный человек, и всё повторяется. Но лишь тогда, когда спадает капюшон, она каждый раз прозревает — и знает, что всё это уже было, не раз, и не два…

… - Вы слышали? — в тревоге переспросил целитель, брат Михаил, склонившийся над бесчувственной Ирис. — Кажется она что-то…

Губы девушки шевельнулись, повторяя чьё-то имя.

Маленькая спаленка была полна народу. У дверей теснились слуги, которых злобный Кизил не пускал дальше порога, чуть ближе переминался с ноги на ногу Бомарше, в отчаянии заламывала руки Мэг… В изголовье хозяйки дежурил верный Али.

Брат Тук воздел руку надо лбом феи, прошептал какую-то молитву, прикрыл глаза… и умолк надолго. Потом словно очнулся.

— Как ей сейчас тяжело… Похоже, она в плену странного видения, то ли пророческого, то ли… показа того, что могло бы быть, не подоспей вовремя помощь. Большего я пока не в силах понять. Но девушка страдает, без конца переживая одно и то же непростое испытание, и не в силах ничего изменить. Есть тут какая-то связь с этой странной вещью…

Он кивком указал на ошейник.

— Нам всем надо хорошенько подумать, как его снять, не причинив вреда. Но в первую очередь придётся известить брата Дитриха о произошедшем. Ибо там, в своих снах, наша подопечная узнала своего похитителя.

— Кто он? — свирепо вскричал Огюст Бомарше, хватаясь за шпагу.

— Тот, кого мы никак не могли обвинить из-за отсутствия оказательств. Но теперь, похоже, нам это удастся…

***

По галереям, вырубленным в податливом известняке сотни лет назад рабами Рима, восстановленным при первых Меровингах, затем Каролингах, и почти заброшенным при теперешних Валуа, брёл, спотыкаясь и иногда шаря по воздуху руками, точно слепец, тот, из-за кого сейчас страдала Ирис, затянутая в круговорот бесконечного допроса и пощёчин.

Похоже, её мучителю тоже приходилось несладко.

Временами он стонал и хватался за грудь. Пальцы у него давно уже побурели от засохшей чёрной жидкости, мало схожей с человеческой кровью. Но раны, хоть и перестали кровоточить, причиняли страдания: время от времени человек пытался их поскрести, разодрать грудь, словно спасаясь от жжения или зуда. «Проклятый кот…» — бормотал он тогда в ярости. — «Чёртов кот… Он же был обычным, обычным… Когда он стал другим?»

Но куда хуже мук телесных от разъедающей отравы являлось побочное действие от удара когтей молодого, полного сил фамильяра, которое лорд Сесил, барон Берли, ощутил лишь недавно, пытаясь приостановить иллюзию, заготовленную и наложенную на ошейник-блокиратор задолго до того, как, собственно, состоялось похищение столь нужной ему феи. Иллюзия заточения и последующего допроса была блестящей, самонастраивающейся, а главное — двусторонней, и позволяла тому, кто её навёл, при активации принять участие в наваждении, завладевшем феей. Сесил впервые применил магию подобного рода, и мог только предугадать эффект; сейчас бы ему заслуженно гордиться своим небывалым достижением, но…

В том-то и дело, что «но».

Там, в карете, когда страшное рыжее чудовище, вцепившись лезвиями-когтями, выволокло его наружу и шваркнуло на мостовую, да ещё едва не пригвоздило к земле — он впервые не то, чтобы испугался, но растерялся. С подобной силой и магией ему не приходилось сталкиваться… а чем может обернуться недооценка противника, он хорошо знал. Но к тому времени главное было сделано — блокиратор на фею надет, и больше ни одного нейтрализующего амулета нацепить на неё не представлялось возможности, даже если кто и попытался бы ей помочь: Сесил принял к тому все меры. Теперь можно было и бежать… о, нет, разумно скрыться, поддерживая связь с долгожданной добычей на расстоянии. Он не случайно перед началом акции остановил карету на стыке этих двух улиц: в нескольких шагах отсюда подвальное оконце одного из домов перегораживалось деревянной решёткой лишь для виду, а на самом деле — при необходимости можно было продавить её собственным весом, рухнуть вниз, прямо на плиту, приводящую в действие тайный рычаг, который открывал люк в подземелье, а затем захлопывал его, так, что никто никогда и не догадался бы, что мгновение назад здесь кто-то ловко удрал.

О, барона не зря многие недруги называли «злым гением всех времён и народов». Он не только умел рассчитывать интриги и нападения на семьдесят шагов вперёд, но и заботливо готовил пути отступлений — временных, разумеется. Ибо никогда не считал оное позором, но лишь хитростью и мерой, необходимой для выживания.

Вот и сейчас — у него, как у лисы, было заготовлено несколько отнорков-выходов, и он успешно воспользовался ближайшим.

И как только услышал стук захлопывающегося над головой люка, почувствовал благодатную прохладу и сырость знакомых узких коридоров — послал сигнал спящей на блокираторе иллюзии: «Пора…» Настроил тело на поиск ближайшего безопасного выхода, а сам унёсся грёзами в созданный карман пространства, скопированный с одного из закутков Тауэра, предназначенный для дворян поплоше и не особо знатных. Всё, чего он сейчас жаждал — это насладиться, наконец, страхом той, что заставила его верных слуг побегать. Из-за неё он потерял нескольких крылатых, а главное — последнего оборотня-наблюдателя! Сотворить же нового пока не представлялось возможности: Святая Инквизиция патрулировала не только улицы, но и кладбища Лютеции, а бесхозные случайные трупы, по большей части, находились уже в состоянии полной непригодности для поднятия…