– Позвольте показать вам поместье.

Они вышли из дома и оказались в настоящем английском парке. Яркие краски природы поразили Фэнси, никогда не уезжавшую далеко от Лондона.

Перед ней простиралась зеленая лужайка; стена из булыжника отделяла ее от классического розового сада, в котором росли бесспорные королевы любых цветов – от темно-красных до девственно-белых и нежно-розовых. За розами высились подстриженные деревья, а дальше пологий склон вел к пляжу.

Фэнси втянула в себя смешанный аромат соленого океанского воздуха и чувственных роз. Там, далеко, синее небо сливалось с синим океаном.

– Посмотрите на горизонт! – Фэнси показала на океан. – Небо и вода слились воедино.

Степан прикоснулся к ее плечу.

– Ваша «страна за горизонтом» находится там.

Она улыбнулась.

– Значит, Англия и есть моя волшебная страна за горизонтом?

– Каждый человек должен сам найти свою Утопию.

– Что это такое?

– Утопия – это идеальная страна, – ответил князь, – которой никогда не существовало.

Фэнси внимательно посмотрела на него.

– Не понимаю, почему я считала вас легкомысленным.

– Я одновременно легкомысленный и чуткий, великодушный и верный… и еще много-много всего. – Степан взял ее руку в свои. – Пойдемте, я хочу, чтобы вы увидели все остальное.

Они завернули за угол особняка. Вьющаяся зелень смягчала каменные стены, рядом с домом цвела глициния.

Степан повел Фэнси через лужайку к строению из стекла и открыл дверь. Фэнси вошла внутрь. Куда ни кинешь взгляд, повсюду в горшках росли кусты и самые разные растения. Воздух здесь был более влажным, чем в самый жаркий день в Лондоне.

Фэнси посмотрела на князя, стоявшего рядом с ней. Исходивший от него аромат сандалового дерева дразнил ее чувства.

– Что это за место?

– Оранжерея моего брата, – ответил князь. – Когда я приезжаю сюда, то работаю в ней по утрам.

– А, садовником?

– Садоводство успокаивает. Вам тоже следует попробовать.

Фэнси озорно улыбнулась:

– Любое растение, попавшее мне в руки, погибает.

Выйдя из оранжереи, они попали в сады позади дома, и Фэнси узнала вид из своего окна. На краю лужайки гордо стоял огромный дуб. Высоко на нем, на прочных ветвях, размещался домик. К нему вела изогнутая лестница – все вверх, вверх, прямо в надежные объятия громадного дуба.

– Домик на дереве! – воскликнула Фэнси, и ее фиалковые глаза засверкали от возбуждения.

– Пойдемте. – Степан взял Фэнси за руку и повел вверх по лестнице.

Домик для детей Казановых оказался роскошным. Крыша обеспечивала тень; при плохой погоде можно было закрыть ставни. У одной стены стояла кровать, достаточно большая, чтобы на ней уместились несколько детей. У другой стены располагались прочные на вид стол и стулья.

– Старшие дети спали здесь жаркими ночами. – Степан сел на кровать и похлопал рукой рядом с собой. Фэнси, откликнувшись на безмолвное приглашение, тоже села. Князь обнял ее за плечи.

– Ваша нежность к матери потрясла меня. – Фэнси бросила на него испытующий взгляд, надеясь, что он расскажет ей всю историю.

– Значит ли это, что я вам теперь немножко нравлюсь? – поддразнил ее Степан.

Фэнси кокетливо улыбнулась:

– Ваша нежность убеждает, что к вам можно относиться терпимее.

Степан заглянул в эти обезоруживающие фиалковые глаза и чмокнул Фэнси в висок.

– Надо полагать, вам хотелось бы узнать все о моей матери?

– Если вы захотите рассказать.

– Мать была беременна Рудольфом, когда вышла замуж за Федора Казанова, – начал Степан. – Отец знал, что она носит ребенка от другого мужчины, и не давал ей забыть, что она вышла за него запятнанной. Перед людьми отец делал вид, что Рудольф – его сын, но сам его терпеть не мог. Хотя мать любила Магнуса Кемпбелла, она была покорной женой и родила отцу четырех сыновей. Владимир – близнец Виктора, старший в паре.

Значит, мать Фэнси не единственная жертва герцога Инверари. Сколько же еще жизней загубил ее отец, не умевший сдерживать свои порывы?

– А почему ваша мать не любит Владимира?

– Отец настроил Владимира против матери. – Степан смотрел в пустоту. Мыслями он был в далеком прошлом. – Он назвал Владимира своим наследником, а всех нас просто игнорировал. Когда детородный возраст матери подошел к концу, отец запер ее в сумасшедшем доме. Она провела там пятнадцать лет, пока Рудольф не освободил ее и не привез в Англию. Мы с братьями последовали за ними.

Потрясенная Фэнси потеряла дар речи. Она в ужасе смотрела на князя, глаза ее наполнились слезами. Степан вытер слезинку со щеки Фэнси.

– На Сарк-Айленд мама просто расцвела. Незнакомых людей она боится, зато очень радуется визитам внуков.

Фэнси потрясенно молчала. Чем она может утешить князя, человека, видевшего, как страдает его мать? Ее отец все-таки оберегал их маму и послал к ним няню Смадж.

Степан нежно повернул ее лицо к себе.

– Слезы не изменят прошлого.

Фэнси смотрела в его темные глаза, в горле стоял комок.

– В жизни есть более ужасные вещи, чем быть брошенной незаконнорожденной дочерью.

Лучше умирать зимой, чем в такой день.

Александр выпрыгнул из экипажа и пошел к мужчинам, собравшимся на берегу Темзы. Солнышко пригревало, но холодное, мрачное выражение лица Боулда в точности отражало его настроение.

В это воскресенье в Лондон пришло настоящее лето. Воздух был жарким и влажным, в почти безоблачном небе сияло солнце, согревая землю и ее обитателей. Вонь реки смешивалась с соленым запахом прилива.

Мужчины, стоявшие около накрытого одеялом тела, разговаривали приглушенными голосами. Чуть дальше толпились зеваки, их становилось все больше. Барни, как всегда, осматривал землю в поисках улик.

Александр понимал, что ему следовало сначала съездить на Парк-лейн и привезти Рейвен Фламбо, но решил дождаться распоряжений констебля, потому что не находил в себе сил второй раз за день увидеть ее.

Стоило ему взглянуть на Рейвен, и он опять видел ее в той прозрачной ночной рубашке. Если он любит Женевьеву, то почему перед его внутренним взором постоянно возникает Рейвен?

Александр кивнул констеблю:

– Ну что, привезти Рейвен?

Господь милосердный, неужели в его голосе прозвучало страстное нетерпение? Способен ли мужчина заниматься любовью с одной девушкой, а думать о другой?