– А мог потерять куда больше, – парировала она.

О своей службе в полиции Промис-Фоллс я не слишком любил вспоминать, а тем более – обсуждать ее.

– Может, ты права. Возможно, Огги в самом деле решил устроить демонстрацию, показать характер. Вероятно, ему просто хочется создавать мне неудобства при любом удобном случае. Утром ведь придется взять машину напрокат.

– Воспользуйся моей, – предложила Донна. – Довезешь меня до работы. Если не сможешь потом забрать домой, я как-нибудь сама доберусь.

– Неплохой план, – одобрил я.

Последовали еще несколько минут молчания. Я почувствовал, что обсуждение событий моего вечера закончилось. По крайней мере на время. Мы собирались затронуть другую тему.

Наконец Донна начала:

– Я так боялась потерять его любовь.

Я смотрел на нее и ждал продолжения.

– Меня страшило, что если… Если мы… проявим к нему настоящую строгость, заставим сидеть дома, лишим карманных денег, принудим к подчинению, вступив в открытую войну с ним из-за его поведения… Я очень боялась навсегда лишиться его любви.

– Знаю, – сказал я.

– Я даже подумывала ненадолго посадить его за решетку, – призналась Донна. – Позвонить Огги. Чтобы его арестовали, надели наручники, бросили в камеру. То есть проучили по полной программе. Как в фильме «Взгляни в лицо страху». Помнишь его? Но только я не смогла. Поняла, что потом никогда себе этого не прощу. А вдруг с ним в тюрьме что-то случится? Даже за очень короткое время. Представила людей, с которыми он там успеет встретиться, и к чему это может привести. Но только теперь, когда я ничего не предприняла, уже не могу простить себе бездействия.

Я положил вилку на стол. Мне хотелось многое выразить, но это оказалось безмерно трудно.

– Что? – спросила Донна.

– Я все время очень зол, – признался я. – Как могу, пытаюсь скрывать это. Но злость постоянно меня одолевает. Чувство такое, словно под моей кожей непрестанно скользят змеи. Миллионы жуков копошатся внутри.

– Ты злишься на меня? – спросила Донна.

Я ответил не сразу. Пришлось подумать, насколько честен могу быть с ней, потому что я действительно на нее злился. Но это чувство не шло ни в какое сравнение с моей злостью на себя самого. Его нельзя было даже близко поставить рядом с гневом, направленным на того, кто продал Скотту фатальную дозу наркотика.

И уж совсем мизерной выглядела эта злость, если сопоставить ее с бешенством, которое вызвал у меня сам Скотт.

– Даже не знаю, существует ли на всем свете кто-либо, на кого бы я не злился, – сказал я наконец. Донна заметно погрустнела. – Но ты далеко не первый номер в моем списке. – Я сделал паузу. – Вот тебе описание моего состояния.

Я крепко сжал кулаки, стараясь снять напряжение, а потом расслабил руки.

– Если ты хочешь наказать самого себя, то это одно, – произнесла она. – Мне понятно такое желание. Я и сама его испытываю. Но тебе пора перестать наказывать меня.

– Разве я тебя наказываю? – удивился я. – По-моему, я тебе и слова не сказал.

– Вот именно. А нужно разговаривать со мной. Я никогда в жизни не нуждалась в тебе больше, чем сейчас, но ты полностью закрываешься, отгораживаешься от меня. Прячешься под своим панцирем. Когда мы потеряли Скотта, какая-то часть наших отношений умерла вместе с ним. Ты хочешь дать им погибнуть окончательно? – Ее покрасневшие глаза увлажнились.

Я и сам на мгновение смежил веки и ответил:

– Нет. – Мне было трудно подбирать слова. – Пойми, мне тоже страшно… Я чувствую, что мы не имеем права больше быть счастливыми. Если мы наладим жизнь, снова когда-нибудь обретем счастье, это станет своего рода предательством.

По щеке Донны скатилась слеза.

– О, милый, полностью счастливы мы уже никогда не будем. Но можно жить хотя бы немного счастливее. Немного радостнее, чем сейчас.

Несмотря на голод, я окончательно потерял аппетит. Я немного повозил яичницу по тарелке, отложил вилку и произнес:

– Я не должен был выпускать ее из своей машины.

– А что ты мог сделать при таких обстоятельствах?

– Что угодно. По меньшей мере остаться с ней и дождаться, когда ее заберут. Анна как раз звонила молодому Скиллингу, когда ей помешали.

– Но ведь она, по твоим словам, побежала. Как бы это выглядело, если бы ты погнался за девушкой по пустой улице поздним вечером?

Донна говорила правильно. Однако мне не становилось легче.

– Но я сожалею не только об этом, – сказал я. – Я натворил много чего еще.

Донна с тревогой взглянула на меня:

– Продолжай.

– Делал вещи, которых теперь приходится стыдиться.

– Ты начал с кем-то встречаться? – дрожащими губами спросила она.

– Что? – Ее вопрос стал для меня полнейшей неожиданностью, застал врасплох. А уж от ее комментария я совсем растерялся.

– Такое случается, – утешающе заговорила Донна. – Особенно во время кризиса отношений. Люди начинают делать то, чего никогда не сделали бы в обычной ситуации.

– Нет, – ответил я, – речь совершенно о другом. – Теперь я был способен смело смотреть ей в глаза. – Ничего подобного не было и не могло быть. Никогда.

Я попросил принести счет.

Думаю, мы оба знали, что произойдет дальше.

Мы вернулись домой, не произнеся по дороге больше ни слова, будто боялись спугнуть овладевшие нами чувства. Скажешь что-то, и ничего не случится. Мы подготовились к тому, чтобы лечь в постель, как всегда делали прежде. Вместе встали под душ, по очереди почистили зубы над раковиной, а потом одновременно с разных сторон забрались под одеяло, выключив лампы на прикроватных столиках.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – отозвалась Донна.

Никто из нас больше не притворялся, будто другого нет рядом.

Я колебался всего лишь мгновение, а потом обнял ее. Она повернулась и положила голову на край моей подушки. Я прижал ее к себе, и это произошло. Мы все делали чуть менее страстно и с примесью грусти, но возникло между нами и нечто другое. Возродилась надежда.

Все стало казаться не таким уж мрачным. Может, мы наконец совершили столь необходимый в жизни поворот.

Телефон на прикроватном столике зазвонил без четверти семь утра.

Я к тому времени уже проснулся и лежал, глядя в потолок, размышляя (пусть вас это не удивляет) об автозаправочных станциях, но Донна крепко спала рядом со мной. Она вздрогнула и очнулась.

– Что? – с тревогой спросила она. – Что случилось?

– Подожди, – ответил я, перекатился на постели и схватил трубку. Посмотрел на дисплей, но номер и имя звонившего не определились.