…В этот самый момент противница Теора переключила свое внимание на лежащего неподвижно гнома и метнула в него один из своих ножей. И крайне удивилась, когда ее нож был сбит на лету стрелой. Не имея возможности поразить обладательницу бесчисленного множества метательных ножей на расстоянии, Теор приблизился к ней в несколько плавных длинных прыжков, обнажая на ходу флиссу. Он прыгнул вперед, замахиваясь мечом и нанося в прыжке удар на косую под таким углом, что девушка просто не успевала ни увернуться, ни защититься.

Впрочем, она даже не попыталась.

Вместо этого девушка метнула с двух рук пару ножей в Теора с короткого расстояния, что практически исключало возможность промаха. Сталь флиссы рассекла девушке грудь, едва ли не моментально прервав ее жизнь. Но и ее ножи достигли цели. Один из них пронзил наемнику ухо навылет, при этом едва не оторвав его от головы, а второй вонзился в плечо, зайдя в плоть больше чем наполовину.

Теор приземлился на ноги, вместо того чтобы растянуться на ступеньках подобно Гарду, и, не обращая внимания на кровь, стекающую из поврежденного уха по левой стороне лица, а также торчащий из плеча нож, наклонился над поверженной противницей. Наемник вынул из ножен, прикрепленных к одежде девушки, один нож и метнул его в чародея, сражавшегося с Филдой. Обладатель черного фолианта не обратил на наемника ни малейшего внимания, он был целиком и полностью поглощен сражением. Нож вонзился ему в висок, и высокое грузное тело рухнуло на ступени храма, так и не выпустив из рук книгу, которую он использовал в бою.

– Ура-а-а! – тихо изобразил подобие победоносного клича гном, приподнявшийся на локте.

Филда, получившая из всех троих наименьшие повреждения, подбежала к Теору, чтобы оказать тому помощь.

– Ха, – проворчал Гард, – отнекивалась от родства с братом, отнекивалась, а лечить кинулась его первым.

Чародейка помогла вытащить нож из тела Теора. Она уже собиралась произнести заклинания, чтобы остановить кровь, но в этот момент позади нее кто-то громко хлопнул в ладоши. Филда резко обернулась, готовая пустить в ход самые действенные боевые заклинания из своего арсенала.

– Но-но! Со мной сражаться не нужно, сударыня. – Слепой старец висел в воздухе пятью ступенями выше Теора с Филдой. – Очень хорошо. Испытание вы прошли, а, следовательно, получите то, о чем просили. Зеркало Алиши, верно? Очень хорошо. Нет, нет, сударыня, не нужно лечить своих друзей. Нет нужды. Право же, мы никогда и никуда не отпустим своих гостей в таком состоянии. Кто-нибудь из наших займется ранеными. Хорошо? Очень хорошо. Идите за мной, двери Храма для вас открыты.

Теор помог подняться Гарду, и они вместе зашагали к воротам храма, поддерживая друг друга. Филда шла впереди, о чем-то беседуя со слепым старцем.

Гард обернулся, чтобы взглянуть на поверженную троицу. И никого не увидел.

– А где эти-то, противнички наши? – спросил Гард Теора.

– Думаю, что это были фантомы, – уверенно ответил молодой наемник.

– Что еще за фантомы?

– Иллюзии. Но при этом в достаточной мере материальные, чтобы кого-нибудь убить.

Когда наемники оказались внутри храма, чьи-то цепкие руки уверенно и бережно усадили их на широкую скамью у стены. В храме не было освещения, а света закатного солнца, который едва пробивался сквозь цветные витражи окон, едва хватало, чтобы разглядеть внутри хоть что-нибудь. К тому же обзор наемникам загородили фигуры двух слепых старцев, которые действительно без промедления занялись их лечением.

– А чем это так вкусно пахнет? – Гард раздул ноздри, втягивая аппетитный аромат чего-то печеного.

Тут же в руки гному кто-то сунул небольшую плоскую тарелку с двумя теплыми, еще дымящимися кусками пирога. Гном не мог рассмотреть пирог детально, но по запаху определил, что в нем наверняка есть ягоды. Гард отчетливо почувствовал запах малины и смородины.

– Угощайтесь, – прошамкал один из старцев, занимавшихся лечением наемников.

Гард локтем толкнул товарища в бок:

– Ты смотри-ка, Ренвуд, – а старичок не шутил насчет пирога!

Мартериус стоял на крошечном деревенском кладбище. Здесь было всего-то пять-шесть могил да металлическая ограда, охватывающая небольшую территорию погоста с четырех сторон.

Могила, которая интересовала чародея, выглядела совсем заброшенной. Поэтому первым делом он решил привести ее в порядок. Мартериус прополол холмик захоронения и полоску земли вокруг него, особо упорные сорняки выдернул руками, чтобы не оставлять их корни. Затем небольшой лопаткой взрыхлил землю на холмике и посадил на нем несколько кустиков цветов, купленных им загодя в соседнем городе у местного цветовода. Голубые васильки, карликовые розы с бутонами кремового цвета и пышные ярко-красные цветы «с тысячей лепестков», название которых Мартериус никак не мог запомнить. Цветы, которые она любила.

Старый чародей делал все собственными руками, не прибегая к магии. В противном случае он оскорбил бы ее память.

Никакой магии. Не здесь. Только не в этом месте.

Небольшим ножичком Мартериус счистил облупившуюся кору с креста, стоявшего в изножье могилы. Символ ее веры. Обычно древесина для изготовления крестов обтесывалась и обрабатывалась защитным составом. Но на этом кладбище никто не беспокоился о таких вещах. Когда кора была снята, чародей удалил подгнившие участки креста, а на эти места наложил специальный смоляной раствор. Когда тот высох, Мартериус покрасил крест в нежный желтый цвет – ее любимый, не забыв при этом все тем же ножиком подновить надпись, вырезанную неизвестным на перекладине креста:

«Прими, Творец, сию душу в свой чертог и заключи ее в свои любящие объятия».

На крестах других могил этого кладбища никаких надписей не было.

Мартериус мысленно поблагодарил того, кто написал это послание. Сам чародей не верил в Творца. Мир слишком велик, сложен и жесток, чтобы быть творением одного существа, пусть и всемогущего. Но она в Творца верила.

Старый чародей приложил два пальца к губам, поцеловал их, а затем приложил к кресту. Вдруг она это почувствует, если уж и правда пребывает в чертоге Всесоздателя.

Мартериус выпрямился и некоторое время просто стоял у могилы, заложив руки за спину. Он молился. Впервые в жизни. Молился Творцу, в которого не верил. Он просил того, если тот существует, покрепче обнимать находящуюся в его объятиях душу девушки и передать ей, что Мартериус Атарум любит ее. Всегда любил.

Чародей двинулся к выходу с кладбища. Человек в птичьей маске был все еще здесь. Он стоял неподвижно возле поваленных каким-то вандалом кладбищенских ворот. Из-под непроницаемого черного балахона виднелась лишь маска птицы с вытянутым острым клювом. Мартериус подошел к нему и, встав рядом, развернулся, чтобы видеть могилу своей дочери. Он не мог повернуться к ней спиной, пока не покинет кладбище, просто не мог.