— Ну да? — внезапно искренне обрадовался следователь. — Очень кстати… Меня зовут Максим Петрович. И что, на ваш взгляд, делать с насморком? Вы, конечно, скажете, что от него лекарств нет, как и от любви — само проходит. Знаю, проходили… А ничего новенького на этом фоне за последнее время не появилось?

Грибоедовский герой, подумала Нина. Кого-то там точно так же звали… Дядю какого-то, кажется, фамусовского…

— Ничего подобного я не скажу. И от насморка, и от любви — от всего есть. И это не новое, а старое средство, — объявила злая Нина. — Существует такое древнее, хорошо испытанное артистическое снадобье. Актеры им пользуются, чтобы выйти на сцену, если насморк замучил, а играть надо. Берете таблетку димедрола…

— И пьете ее, — подхватил Максим Петрович. — А потом неудержимо тянет спать и голова болит! И вообще, это наркотик. Нет, это не пройдет.

— Вы недослушали, — сдержанно, стараясь не выходить за рамки светской беседы, сказала Нина. — Я не предлагала вам пить димедрол. Таблетку нужно хорошенько растолочь, перемешать со сливочным маслом или кремом — кусочек примерно с ноготь, — разделить смесь на две части и каждую — в одну ноздрю. Эффект моментальный. Держится часа четыре, но потом насморк возвращается, хотя и идет на спад. Можно попробовать на следующий день повторить. Тогда уж наверняка насморк уберется восвояси. У вас, наверное, тоже выключили горячую воду?

Май стоял на редкость холодный. И во многих домах в середине месяца отключили горячую воду, чего никогда раньше не делали.

Нина совершенно замучилась: вызовов было больше, чем при январской эпидемии гриппа. Болели целыми домами и кварталами. Позвонила совершенно осипшая Дуся:

— Нина, что делать с горлом? Болит и болит…

— У вас, наверное, горячую воду выключили? — устало спросила Нина.

— Да… — просипела Дуся.

— У нас такая же история. Бабушка и мама свалились. Вредительство — вот как это называется!

Потом прорезалась Марьяшка. Голос слабый, хриплый.

— Болеешь?

— Угу…

— Воду горячую выключили?

— Именно. Придурочные…

Причина болезней уже стала общим местом всех разговоров в этом месяце, все догадывались о ней прямо с первых слов.

— Это называется — геноцид вымораживанием. Как в статье про северные народы, — сказала Нина Максиму Петровичу. — Надо ставить водонагреватель.

Следователь посмотрел на нее недоверчиво и схватил телефонную трубку:

— Тася, я тебя умоляю, достань немедленно димедрол! Из-под земли вырой! Замучил, проклятый… Да не димедрол замучил, а насморк! Никакой жизни не дает! Спаси своего начальника, Тася, век помнить буду! Извините. — Он повернулся к Нине. — Так вы говорите: убили… Но ведь это требует эксгумации! А у нас нет никаких доказательств убийства Акселевича. Дело закрыто… Кому была нужна его смерть? Вы-то что думаете по этому поводу? — Он шумно высморкался в большой платок и загундосил вновь: — Простите… Заманал, проклятый… Ну, писал этот ваш Акселевич о криминале… Ну и что? Теперь о нем не пишет только ленивый.

Но на каждого Дон Жуана всегда находится свой Командор, подумала Нина. Каменный гость… Те два человека в гостиничном номере Бориса… Кто они такие?

— Ну да, были там два неизвестных… Спорили о чем-то. Дежурная по этажу слышала… Ну и что? Мало ли о чем могут люди спорить! А утром горничная нашла труп. На столе осталась недопитая бутылка коньяка и рюмки… Ну о чем это говорит, Нина Львовна, дорогая? Да ни о чем! Таких фактов — тысячи! Это ведь не доказательства. И людей тех не нашли…

— А их и не искали, — мрачно пробормотала Нина. — Брат Акселевича должен был уехать, и заниматься делом стало некому. Родители старые, больные…

— Спасительница! — вдруг заорал Максим Петрович и вскочил. — Дорогая ты моя, дай я тебя расцелую!

Вошедшая тоненькая девушка, смеясь, протянула ему пачку таблеток.

— Целоваться не будем! — сказала она. — А то еще ваши бациллы ненароком перепрыгнут ко мне.

— А мы их теперь димедролом травить будем, Тасенька! — радостно взревел следователь. — Извините, я выйду на пару минут… Вылечу нос и вернусь.

Максим Петрович вышел вместе с девушкой. Нина осталась одна. Она пристально смотрела через стекло на сухой каменистый двор, мечтающий о весеннем расцвете. Да, на каждого Дон Жуана всегда найдется свой Командор… Каменный гость… Борька, Боренька…

Вечером Нина позвонила Марианне и рассказала о своем визите в прокуратуру.

— Ничего не получится! — пессимистически изрекла Марьяшка. — Раз у Алексея не вышло, то у тебя тем более.

— А что думает по этому поводу Олег? — осторожно справилась Нина.

Она была немного в курсе семейной жизни Митрошиных. Ничем хорошим эта жизнь пока отличиться не могла.

— Да ты что?! — завопила Марьяшка. — Ему слова нельзя сказать о Борисе! Сразу начинает яриться, как бешеной собакой укушенный! А они ведь так дружили когда-то…

— Дружба и женщины — понятия несовместимые, — прошептала Нина.

— А как же Ленька? — ехидно спросила Марианна. — Что-то у них дружба из-за Дуси не сломалась…

Перед отъездом в Израиль Нине неожиданно позвонил Леонид.

— Я уезжаю, — сказал он.

— Знаю, — холодно отозвалась Нина.

— Дуся остается одна…

— А почему бы тебе не взять ее с собой? Бориса больше нет…

Леонид помолчал.

— Она не хочет ехать. Но у нее беда…

— Какая? — насторожилась Нина.

— Опухоль… Кажется, доброкачественная. Я оставляю ее на тебя… Помоги ей, пожалуйста! Дуся скрывает все пока от родителей.

— Крайне признательна тебе за такое доверие! — съязвила Нина.

Но тотчас набрала номер Дуси.

— Так что происходит? — спросила Нина. — Мне позвонил Ленька и все рассказал.

Почему-то Дуся больше не собиралась умирать.

— Я была у нескольких врачей, — поведала она срывающимся голосом. — Все говорят одно и то же: надо оперировать. А я боюсь…

— Раз говорят, значит, надо, — подытожила Нина. — Я договорюсь с приятельницей о консультации в Первой градской. И тогда решим…

Операция у Дуси прошла хорошо, даже отлично. Опухоль действительно оказалась доброкачественной, и вскоре счастливая Дуся выписалась из больницы.

Встречавшая ее в больничном вестибюле Нина была поражена, увидев на лице подруги улыбку.

— Признаться, я думала, ты не умеешь улыбаться, — сказала она, в полном замешательстве осматривая Дусин наряд.

Вместо неизменного черного длинного балахона теперь на Дусе красовались белая, пышная, обсыпанная синими горохами блузка и тугие жесткие джинсы цвета бурного моря. И шло все это Дусе потрясающе.